— Особенно если они не вылезут из саркофагов, — хихикнула Сари.
Дурацкая шутка. Глупая, тупая и неуклюжая.
Я показал ей язык, а она швырнула в меня через стол глазированные хлопья.
— Когда вернутся мои родители? — Я внезапно понял, что сильно соскучился по ним.
Дядя Бен открыл было рот, но тут зазвонил телефон. Дядя Бен ушел в спальню и поднял там трубку. Это был старомодный черный аппарат с диском вместо кнопок. Дядя Бен слушал, и у него мрачнело лицо.
— Планы меняются, — сообщил он несколько секунд спустя, повесив трубку и вернувшись в гостиную.
— Что случилось, папа? — спросила Сари, отставляя в сторону миску с сухим завтраком.
— Очень странно, — ответил он, почесывая затылок. — Прошлой ночью заболели двое рабочих. Какая-то таинственная болезнь. — На лице дяди Бена явственно читалась тревога. — I Их отвезли в госпиталь в Каир.
Он взял бумажник.
— Мне лучше отправиться прямо туда, — сказал он.
— А мы с Гейбом? — Сари посмотрела на меня.
— Я вернусь через час или около того, — сказал дядя Бен. — Подождите в номере, хорошо?
— В этой комнате? — вскричала Сари, словно это было ужасным наказанием.
— Ну, хорошо. Вы можете спуститься в гостиничный холл, если хотите. Но не выходите на улицу.
Он натянул желто-коричневый жакет, проверил, на месте ли бумажник и ключи, и поспешно вышел.
Мы с Сари грустно переглянулись.
— Чем бы ты хотела заняться? — спросил я, передвигая вилкой нетронутые оладьи на тарелке.
Сари пожала плечами.
— Жарковато здесь.
Я кивнул.
— Ага, и душно к тому же.
— Не хочу сидеть взаперти, — заявила она, вставая и потягиваясь.
— Ты предлагаешь спуститься в холл? — Я все еще возился с оладьями, разрезая их вилкой на кусочки.
— Нет. Давай вообще уйдем из гостиницы. — Сари подошла к зеркалу в прихожей и принялась расчесывать свои черные волосы.
— Но дядя Бен сказал… — начал я.
— Мы не пойдем далеко, — не дала она мне договорить и ехидно усмехнулась: — Если ты боишься.
Я скорчил ей рожицу. Впрочем, она этого не заметила, потому что любовалась своим отражением в зеркале.
— Хорошо, — согласился я. — Идем в музей. Твой отец сказал, что он всего в паре кварталов отсюда.
Я больше не собирался уступать. Если она хочет ослушаться отца и пойти на улицу, отлично. Но с этой минуты, решил я, никаких повторений вчерашнего… никогда!
— В музей? — Сари сморщила нос. — Ну… гак уж и быть. — Она повернулась ко мне. — Нам же двенадцать, в конце концов. Мы не младенцы и можем гулять где хотим.
— Ага, — сказал я. — Я оставлю дяде Бену записку, напишу, куда мы идем — на тот случай, если он вернется раньше нас. — Я подошёл к столу и взял ручку и маленький лист бумаги.
— Если ты боишься, Гейби, мы можем просто прогуляться вокруг гостиницы. — Сари искоса посмотрела на меня, чтобы оценить, как я на это отреагирую.
— Ни за что! — твердо сказал я. — Мы идем в музей. Если ты, конечно, не боишься.
— Ни за что! — собезьянничала Сари.
— И не называй меня Гейби, — напомнил я.
Я написал записку дяде Бену. Затем мы на эскалаторе спустились в холл. У молодой женщины за стойкой мы разузнали, где находится музей. Нужно было повернуть за гостиницей направо и пройти два квартала.
Когда мы вышли на залитую солнцем улицу, Сари вдруг заколебалась.
— Ты уверен, что мы поступаем правильно?
— Да что может случиться плохого? — спросил я.
7
— Пошли. Нам сюда, — сказал я, жмурясь от яркого солнца.
— Жарко, — пожаловалась Сари.
Улица была полна народу и очень шумной. Из-за автомобильных сирен нельзя было ничего расслышать.
Водители нажимали на клаксоны в ту минуту, когда заводили мотор, и не отпускали их, пока не прибывали в пункт назначения.
Мы с Сари держались рядом, пробираясь в толпе, запрудившей тротуар. Народ тут был самый что ни на есть разнообразный.
Мужчины в деловых костюмах шли рядом с мужчинами, которые, как мне показалось, были одеты в мятые белые пижамы.
Мы видели женщин, похожих на тех, которых можно было встретить на любой улице в Америке, — в ярких леггинсах, стильных юбках, слаксах или джинсах. За ними шли другие женщины — одетые в длинные развевающиеся черные платья, а их лица были закрыты плотной черной паранджой.
— Этого уж точно у нас не встретишь! — воскликнул я, стараясь перекричать гул автомобилей.
Я был так увлечен разглядыванием пестрой толпы, что почти не смотрел на дома. И прежде чем я вспомнил об этом, мы уже стояли перед музеем — возвышающимся над улицей высоким каменным строением, к которому вела длинная лестница.
Мы взобрались по ступеням и вошли в вертящуюся дверь музея.
— Как здесь тихо! — вполголоса удивился я. Было так чудесно скрыться от гудящих сирен, переполненных тротуаров и кричащих людей.
— Почему, как ты думаешь, они так часто нажимают на гудок? — спросила Сари.
— Местный обычай, — сказал я.
Мы остановились и огляделись.
Мы стояли в центре огромного холла. По обеим его сторонам поднимались высокие мраморные лестницы. Уходящий вдаль коридор окаймляли двойные белые колонны, а на огромной фреске на стене справа был запечатлён вид сверху на пирамиды и Нил.
Мы немного постояли, восхищаясь рисунком. Затем прошли к задней стене и спросили служительницу, как найти зал с мумиями. Она одарила нас милой улыбкой и на отличном английском предложила подняться по правой лестнице.
Наши кроссовки громко топали по сверкающему мраморному полу. Лестница, казалось, никак не кончится.
— Словно мы занимаемся альпинизмом, — пожаловался я на полпути.
— Давай наперегонки. — Сари улыбнулась и бросилась вперед, прежде чем я успел хоть что-то сказать.
Разумеется, она опередила меня на десять ступеней.
Я ждал, что она назовет меня улиткой, или черепахой, или как-то еще, но она уже отвернулась и разглядывала экспонаты.
Темный с высоким потолком зал казался неимоверно огромным. Прямо перед входом стояла стеклянная витрина. Внутри был подробно выполненный макет из дерева и глины.
Я подошел ближе, чтобы лучше рассмотреть его. Там были фигурки сотен рабочих, которые тянули по песку к недостроенной пирамиде огромные известняковые блоки.
В зале было несколько больших каменных статуй, саркофагов, витрины со стеклом, керамикой и предметами, найденными на месте раскопок.
