Анька перестала улыбаться.
– Гад он, твой Рязанов, – пробормотала она, и по щеке ее снова побежала слеза. – Это он меня сюда привел. Сказал, что котенок наверняка здесь сидит. А потом вместе с Ленкой связал и оставил. Перед Козиной на задних лапках скакал, все в глаза заглядывал. Говорил: все для нее сделает…
– Костян? – не верил своим ушам Карасев. – Что ты выдумываешь? Это был кто-то другой!
– А кто еще? Твой ненаглядный Костян с ней заодно!
– Как это – заодно? – запутался Толик.
– Вместе с Козиной!
– В каком смысле вместе?
Толик нахмурил лоб, пытаясь представить, что может объединять таких разных людей, как толстый неуклюжий Рязанчик и гордая красивая Козина. У них даже общих интересов не было.
Но Дедкова имела в виду совсем другое.
– Твой распрекрасный Рязанов, – с вызовом произнесла она, – давно на Ленку смотрит, провожает ее постоянно. Ленка над ним смеялась, говорила, какой он лох.
– Рязанов? – как попугай спросил Толик.
– Да об этом все знали!
– О чем? – Карасев совершенно потерялся. Семь лет вместе с ребятами учится в одном классе, а оказывается, ничего не знает. Совсем ничего.
– О том, что Рязанов в Ленку влюблен! Еще с пятого класса!
– Черт! – прошептал Толик, опускаясь на пол. – Так это он ее все это время прятал… Ленка, значит, на чердаке отсиживалась, а Рязаныч ей помогал. Вот почему бабка с последнего этажа его знала… – Карасев почувствовал себя маленьким глупым мальчиком, которого провели, как первоклашку. – Что же получается? Ленка оживила кота, а он после смерти сбрендил и стал на нас накидываться? А при чем тут Бледный?
– А я откуда знаю? – в голос заревела Мелкая.
С девчонками всегда так: надо дело делать, а они реветь…
– Подожди, подожди… – Толик заходил по комнате – к нему постепенно возвращалась способность нормально соображать. – Козина предупредила Сухоребрую и отдала ей книгу. Потом спряталась, разыграв весь этот спектакль с ботинками и рваным портфелем. Что же она Светку не спасла? Они же подруги! – Он уставился на Аньку, но та сидела, уткнувшись лицом в ладошки. – Не то… – Ноги вновь понесли Карасева по комнате. – Что она делала, чтобы вызвать кота?
– Ватман принесла, – пожала плечами Мелкая, утирая слезы. – Там буквы написаны были. Это известный способ! – легкомысленно махнула она рукой. – На ватмане пишешь буквы, по центру кладешь блюдце, под него крупу. Вызываешь духа, он отвечает тебе на вопросы.
– Кого вызываешь?
– Мертвеца какого-нибудь. Моцарта или еще кого. Если блюдце двигается, значит, душа того, кого вызывали, пришла и скажет все, что тебе нужно. Ты спрашиваешь, а она по буквам отвечает.
– Как же вы понимаете друг друга, если Моцарт нерусский? Он же наших букв не знает.
– Понимаем как-то, – пожала плечами Мелкая. – На том свете они все знают.
– И к тебе приходил кто-нибудь? – От услышанного у Толика волосы на голове зашевелились.
– Ко мне нет, а к Ленке приходил. Она умная.
– По горшкам дежурная, – отрезал Карасев. – Кого она вызывала?
– Моцарта, Петра Первого… – начала перечислять Дедкова, загибая пальцы.
– А Годзилу не пробовали? Очень милая ящерка. Разрушит полгорода и не заметит. – Толик взорвался. – У вас с головой все в порядке? Духов они вызывают!
– Так все делают, – заканючила Анька, прижавшись лицом к своему котенку.
«Если Настька будет этим заниматься, руки пообрываю», – мысленно решил Карасев.
– Тоже мне, колдуны! – Он снова нервно заходил по комнате. – Вам волшебную палочку в руки, и Гарри Поттер рядом с вами отдыхает. Кого она вызывала в понедельник?
– Я не слышала, у меня Мурзик сбежал, – захныкала Мелкая.
– Бледного она вызывала! – как приговор произнес Толик. – Видимо, он подсказал ей, как оживить кота. За это плату взял – месть. А твоя ненаглядная Козина, вместо того чтобы предупредить или послать Бледного к черту, испугалась и спряталась! Вцепилась в своего кота. Дался он ей!
– Она его любила, – сквозь всхлипывания пробормотала Дедкова.
– Ничего себе – любила! Да он убийца! Он людей убивает! Где Сухоребрая? Где Малахов? Если бы не я, Швабры тоже сейчас не было бы! – Толик бушевал. – Бедная Леночка, котика пожалела… – передразнил Карасев Мелкую. – Тебя она не пожалела! И еще неизвестно, что сейчас этот кот делает!
Толик вновь споткнулся о край ковра и плюхнулся на пол. Боевой дух из него тут же улетучился, он почувствовал усталость. Пол приятно холодил разгоряченную щеку. Перед глазами был пыльный ковер, кровать с полуспущенным покрывалом, а под кроватью виднелось что-то белое.
Толик потянулся и вытащил лист ватмана. По центру на нем был нарисован круг, а вокруг, как лучики солнышка, разбегались буквы, весь алфавит – от «а» до «я».
– Не приходил к тебе никто, говоришь? – медленно начал Толик, разглаживая лист. На столе он заметил блюдце с крупой. – Обидно… К Козиной приходит, а к тебе нет. Надо исправить несправедливость.
Он разложил ватман на полу. Чтобы лист не скручивался, на концы бухнул найденные в комнате книги. Блюдце с крупой легло по центру.
– Помещение должно быть нежилое, – пискнула Анька.
– Мы здесь и не живем, – нервно хихикнул Толик. – Что дальше делать надо?
– Волосы распустить. – Мелкая потянула за резиночку в волосах. – Расстегнуть воротник и манжеты. Кольца снять. И часы.
Карасев хмыкнул, засучив повыше рукава свитера. Расстегивать ему было нечего.
– Дальше!
Анька коснулась его ледяными пальцами.
– Кого вызывать будем? – прошептала она.
– Бледного, – жестко произнес Толик. – У меня к нему пара вопросов есть.
– А если не получится? – Мелкая отдернула руку, которая уже потянулась к блюдцу.
– Получится, – зло хмыкнул Карасев. – Ему далеко идти не придется.
Глава VI
Привидения приходят и уходят
Сначала Толику показалось, что погасла лампа. Он мельком бросил взгляд на стол – оттуда шел тусклый свет.
Царапки на руке ожили, предупреждая об опасности.
Котенок взвыл и бросился под кровать.
Карасев сжал Анькины пальцы, и она перестала жалобным голосом просить Бледного явиться.
Воздух сгустился и потемнел. На фоне лампы это было особенно заметно – вот тут светлый участок комнаты, а тут кромешная темнота.
Толик услышал, как Анька всхлипнула и перестала дышать.
Если бы Карасев не был уверен, что это Бледный, он бы его не узнал. Павел Сергеевич вытянулся, черты лица его стерлись, а голос (правда, заговорил он не сразу) стал глухим и безжизненным.
