— Хорошо, — сказал я. — Никсон продал партию на следующие 20 лет, подготовив гонку Эгню / Кеннеди в 76-м, но он точно знает, что делает, и поступил так по той же причине, по которой делал все остальное с тех пор, как впервые попал в политику, — дабы быть уверенным, что его переизберут.
Он уставился на меня с непонимающим видом.
Я колебался, пытаясь сформулировать мысль покороче.
— Ладно, давай так: Никсон поставил Эгню и уродов Голдуотера во главе партии в этом году, потому что он знает, что они не смогут победить в 1976-м, но это была хорошая сделка, так как они вынуждены остаться с ним в этом году, что, вероятно, принесет одно или два очка в ноябре, и это важно для Никсона, потому что он думает, что гонка будет идти ноздря в ноздрю: и к черту опросы. Они всегда следуют за событиями, а не предсказывают их… Но истинная причина, по которой он развернул партию к крылу Эгню / Голдуотера, заключается в том, что он знает большинство демократов старой закалки, которых только что растоптал Макговерн и которые будут не прочь увидеть, как Джордж пролетит в 1972-м, потому что они знают, что, подождав еще четыре года, они смогут вернуться в седло.
Бобо засмеялся, мгновенно все уяснив. Сутенеры и разводилы быстро схватывают все, что касается политики.
— Иными словами, вы говорите, что Никсон просто полностью обналичил свой чек, — сказал он. — Ему плевать, что будет, когда его переизберут, потому что, как только он победит, для него все будет кончено, да? Ведь он больше не сможет баллотироваться…
— Да, — сказал я, делая паузу, чтобы открыть одну из бутылок эля, которую вытащил из упаковки. — Но вот что вам будет интересно узнать: Никсон отлично понимает, как мыслят политики, и поэтому знает, что такие люди, как Дейли, Мини и Тед Кеннеди, будут на его стороне, потому что это в их интересах — добиться сейчас избрания Никсона на второй срок в обмен на гарантированную победу демократов в 1976 году.
— Черт! — воскликнул он. — Это красиво! Они собираются обменять его четыре года на свои восемь, да? Обеспечить Никсону его последний срок в 72-м, а потом, в 1976-м, в Белый дом на восемь лет въедет Кеннеди… Господи, это так мерзко, что я по-настоящему восхищен! — Он усмехнулся. — А я-то думал, что это я циник!
— Это не цинизм, — сказал я. — Это политика в чистом виде… И я советую тебе держаться от нее подальше — ты слишком чувствителен.
Он рассмеялся и дал по газам, рванув прочь так, что взвизгнули шины, и едва не разбив на повороте задние фары длинного позолоченного «кадиллака».
Я толкнул вращающуюся дверь и пересек огромный вестибюль, все еще потягивая эль и думая о том, что я только что сказал. Если бы Никсон действительно продал партию и слил ее, было бы это сознательное действие или просто инстинкт? Неужели он заключил сделку с Мини во время одной из своих игр в гольф? Был ли Дейли при этом? Тед Кеннеди? Кто-то еще?
Я прикончил эль и бросил пустую бутылку в огромную плевательницу, полную голубого гравия. Две пожилые женщины, стоявшие рядом со мной, посмотрели на меня осуждающе, но я не обратил на них внимания и направился к дверям прославленного бара «Пудель». Он был почти пуст. Группа, копирующая Гленна Миллера, играла «Вальс Теннесси», но никто не танцевал. Три дня назад «Пудель» был набит так, что трудно было войти. На прошлой неделе здесь отметился каждый высококлассный журналист западного мира. По крайней мере, так мне сказала Салли Куинн, а она знает, что говорит.
Я вернулся к лифтам и обнаружил, что один из них пришел. Вид моей бутылки из-под эля в плевательнице снова напомнил мне о Никсоне… Кто еще может участвовать в этой сделке? Я взял Miami Herald из стопки, лежавшей в лифте, и протянул лифтерше доллар.
«Двадцать пять центов», — бодро произнесла она, и вскоре лифт остановился на моем этаже… Но прежде чем она успела отдать мне сдачу, я вышел, помахав ей рукой. «Ничего, — сказал я. — Я богат». Затем поспешил по коридору в свой номер и запер за собой дверь.
Игра уже началась, но счет был нулевой. Я поставил бутылки с элем в холодильник, одну открыл и сел смотреть матч, кляня предательство Никсона. Правда, сперва мне удалось на некоторое время сосредоточиться на игре. Трудно понять ход чужих мыслей, пока не настроишься с человеком на одну волну — не проникнешься его особенностями, не переймешь его темп жизни… А поскольку Никсон — завзятый футбольный фанат, я решил полностью погрузиться в эту игру «Рэмс» с «Канзас-Сити», прежде чем попытаться окунуться в политику.
Очень немногие понимают, как это происходит. Я узнал об этом способе от бразильского психиатра в Мату-Гросу в 1963 году. Он называл это по-английски ритм-логикой, потому что, по его словам, я никогда бы не смог произнести его настоящее название на языке индейцев хибаро. Я попробовал один или два раза, но язык хибаро — это для меня перебор, да и какая разница, как это называется. Во всяком случае, у меня, похоже, оказались врожденные способности к ритм-логике, потому что я ухватил суть метода очень быстро. Но я не могу объяснить это иначе как в музыкальных терминах, и пишущая машинка в данном случае совершенно бесполезна.
Как бы то ни было, к концу первой четверти я почувствовал, что готов. С помощью интенсивной концентрации на каждой детали футбольного матча я сумел временно перенастроить свои мозговые волны на ритм внутренних мозговых волн отъявленного футбольного фаната. Следующим шагом было направить мои «позаимствованные» ритмы на другой объект внимания, сильно отличающийся от футбола, — на президентскую политическую деятельность.
На третьем и заключительном этапе я просто сосредоточился на заранее выбранной проблеме, включающей президентскую политическую деятельность, и попытался решить ее субъективно… Хотя слово «субъективно» в этот момент несло в себе совсем другой смысл. Ведь я рассуждал не так, как это свойственно мне, а так, как это свойственно футбольному фанату.
В этот момент для меня стало предельно ясно, что в Майами Ричард Никсон фактически предал Республиканскую партию и спустил ее вниз по сточной трубе. Возможно, вполне сознательно, но никогда не озвучивая этого. Потому что его подсознание убедило его в том, что на самом деле у него не было выбора. Если предположить, что главная жизненная цель Ричарда Никсона на сегодня — это свести к минимуму риск проиграть выборы 1972 года Джорджу Макговерну, то простая логика приводит к тому, что он должен напрячь все свои силы и достичь этой цели любой ценой. Все другие цели должны быть подчинены «номеру один».
К перерыву, когда «Рэмс» отставали на шесть очков, я подвел прочную научную базу под параноидальный бред, который нес часом ранее, стоя на подъездной дорожке отеля и разговаривая с сутенером Бобо. В тот момент, не желая показаться невежественным или озадаченным, я ответил на его вопрос, используя первую же умную мысль, которая пронеслась в моей голове… Но теперь, благодаря ритм-логике, все выглядело очень разумно, и без ответа оставались всего два или три второстепенных, не слишком серьезных вопроса.
* * *
Сказать, что Никсон «слил Республиканскую партию», чтобы свести к минимуму риск проиграть на выборах, — это, вероятно, слишком жестко. Большинство делегатов Великой старой партии в Майами так или иначе стремились к подобному исходу. Никсону оставалось убедиться в том, что они благополучно попали на борт его плота и плывут по течению. Не случайно съезд Никсона в Майами выглядел и звучал как переигровка съезда Голдуотера в Сан-Франциско восемь лет назад. Они даже призвали назад Голдуотера и обращались с ним как с героем. Его речь, открывавшая вечер, была классическим образцом мстительного невежества, но делегатам она очень понравилась. По регламенту он должен был говорить десять минут, но распалил себя так, что разглагольствовал целых полчаса, прежде чем уверился, что все в зале — а также перед экранами телевизоров — поняли: он вышел на сцену, чтобы сказать: «Слава Господу, что в 1964-м он на восемь лет опередил свое время!» Но теперь партия наконец-то воссоединилась с ним! Они снова подбадривают его, вместо того чтобы смеяться над ним… А если кто-нибудь в чем-нибудь сомневается, то он здесь, чтобы сказать, что вся страна тоже, наконец, с ним.
