— Я никогда не писал стихов, а эти попали ко мне случайно… — попытался сопротивляться Анри, осознав наконец, во что его втягивают.
— Так все говорят, пока не услышат первые комплименты, — вымученно улыбнулась Люси и насторожилась, услышав донесшийся со стороны лестницы голос. — Кто там, Джон? — громко переспросила она. Слуга повторил, но опять неразборчиво.
— Месье, подите, взгляните, кого там принес дьявол… — снова схватившись за виски́, попросила графиня.
Анри с готовностью вышел на лестницу и перегнулся через перила.
Внизу, уже откинув капюшон накидки, стояла женщина, с которой лейтенант совершенно не желал бы встречаться, особенно здесь. Это была фрейлина королевы Анны — Мадлен д’Анден дю Фаржи.
Об этой даме рассказывали такое, что поверить было мудрено. Якобы его преосвященство, решив добиться любви самой королевы, выбрал дю Фаржи в посредницы, причем завел амуры и с ней! До правды де Голль докапываться не стал — его мало беспокоили шашни кардинала, но склонность Мадлен к интригам и сплетнями была ему хорошо известна.
Дю Фаржи иногда приезжала к де Мортмарам вместе с Катрин и теперь наверняка донесет возлюбленной лейтенанта о том, что поклонник с утра пораньше сидит у какой-то сомнительной англичанки! Если кавалер с утра наносит визит, не закрутив локоны по всей голове, то вывод может быть только один: никакой это не визит! Просто кавалер провел ночь в этом доме и даже не пытается скрыть своей амурной победы.
— О, это вы, господин де Голль?! — изумилась фрейлина.
— Я, мадам, — сухо кивнул ей Анри. — Прошу вас подняться сюда. Леди Карлайл в гостиной. — Вернувшись в комнату, он сообщил Люси: — Там пришла мадам дю Фаржи. Я не хочу мешать вашей беседе, я лучше уйду.
— Черти бы ее побрали!.. Уильямс, четыре чашки! — рассерженно приказала англичанка. — Месье, вы никуда не уйдете. Наоборот, эта болтушка явилась как нельзя кстати.
В этот момент госпожа дю Фаржи поднялась в гостиную, дамы расцвели дежурными улыбками и обнялись.
— О, Мадлен! Вы сегодня неотразимы!..
— А вы, моя милая, само очарование!.. Я, как и обещала, с ранним визитом. — Фрейлина скромно присела на подставленный де Голлем стул. — Вы сами просили: без китайских церемоний…
— Вы даже не представляете, как я вам рада! — воскликнула леди Карлайл, тоже присаживаясь напротив гостьи. — У меня сегодня прекрасное утро: шоколад, поэзия и красавица…
— Поэзия? — удивилась дю Фаржи. То, что ее назвали красавицей, фрейлину не смутило — она все еще считала себя прехорошенькой.
— Да, вообразите! Господин де Голль посвятил мне дивный мадригал! Вот, вот… — И Люси прочитала четверостишие, изображая полнейший восторг: — «Кудрявый ветерок, покинув берег Сены, о вашей красоте поведал мне в тиши, с тех пор моей души страданья неизменны, поскольку я влюблен, а вы так хороши!..»
— Господин де Голль посвятил мадригал вам?!
— Конечно, мне. А что вас так смущает, милочка? У него и другие стихи есть. Он ужасный скромник и до сих пор никому не показывал свои опыты…
Анри стоял — ни жив ни мертв. Он понятия не имел, как в таких случаях следует возражать обнаглевшей аристократке. Ну не хамить же ей, в самом деле? Но и терпеть явные издевательства сил не оставалось. Однако военная привычка подчиняться приказам взяла верх над самолюбием, и де Голль, скрипя зубами, продолжал изображать скромнягу лейтенанта, обласканного светской львицей.
— Вы ведь не откажетесь от чашки шоколада? — продолжала щебетать леди Карлайл. — Я знаю Париж! Париж не любит скучных гостей. Я — бедная английская провинциалка, мне нечем похвастаться в отеле Рамбуйе… Конечно, маркиза принимает меня, но скорее из почтения к моему титулу. Зато сегодня вечером будет мой триумф! Я привезу замечательного поэта — это мое открытие, это моя гордость! Я уверена: в отеле Рамбуйе сумеют оценить мою находку! — И Люси, схватив пачку мадригалов, потрясла ими с видом Зевса, мечущего во врагов молнии.
Салон Катрин де Вивон, маркизы де Рамбуйе, процветал уже более двадцати лет и все это время был местом, где собирались самые видные литераторы и философы Парижа. Сама маркиза, разумеется, постарела, но в салоне теперь блистала ее дочь Жюли. Жили обе дамы поблизости от Лувра, в особняке Пизани, который теперь все называли отелем Рамбуйе. Ришелье поневоле терпел это гнездо вольнодумцев. Впрочем, вольнодумцев умеренных и даже грациозных, поскольку грубости и пошлости ни Катрин, ни Жюли не потерпели бы. Более того, маркиза во всеуслышание объявила, что не желает бывать при дворе из-за придворных интриг, и в свой салон их не допускала. В отеле Рамбуйе возвели в высочайшую степень искусство светской беседы, обожали игру утонченного ума, придумывали изысканные забавы.
Анри ни разу не бывал в гостях у маркизы. Честно говоря, он туда и не стремился, понимая, что обречен сидеть в углу и молчать, слушая высокопарные речи. Потому замысел леди Карлайл его ужаснул.
Он догадался, для чего придуман хитрый ход со стихами. Но понял он и другое: когда сочинитель гадких песенок будет опознан и пойман, лейтенант де Голль, громко заявивший о себе дюжиной мадригалов, но не написавший более ни одной строки, станет посмешищем. И что же тогда скажет его возлюбленная Катрин? Как объяснить ей эту нелепую историю?
А тут еще старая интриганка дю Фаржи смотрит, прищурившись, как будто желает сказать: «А я знаю, господин лейтенант, отчего вы с утра пьете шоколад у англичанки!»
«Излишнее рвение может наделать бед, — сделал печальный вывод Анри. — Ничего бы не случилось, если бы ты не понесся к графине Карлайл прямо из Пале-Кардиналь, а по дороге зашел бы часика на два к Мортмарам, чей душистый тизан
[8]
из мяты, меда и лимона точно так же хорош и сладок. И не пришлось бы теперь ломать голову, как оправдаться перед Катрин де Бордо…
Глава четвертая, в которой лейтенант де Голль продолжает поиски зловредного куплетиста, а находит нового друга
Поскольку отец Жозеф присоветовал посетить «Бургундский отель»
[9]
и поискать дерзкого сочинителя на сцене, Анри послал своего старого слугу Бернара узнать, есть ли вечером представление, а если есть — какую пьесу дают. Логика в совете капуцина имелась — скрипуче-хриплый голос Анри мог слышать именно в театре.
Труппа «Бургундского отеля» под руководством мэтра Бельроза успешно ставила и фарсы Тюрлюпена, и трагикомедии Арди
[10]
. Однако, когда господин Бельроз покусился на жанр трагедии, парижская публика решительно сказала «нет». Логически рассуждая, актеру с хрипловатым голосом самое место как раз в фарсе. Впрочем, комедианты как раз необязательно выступали именно в театре, чаще где-нибудь в людных местах — у моста Понт-Нёф, например. Конечно, сейчас только начало марта и даже днем на улице весьма сыро и промозгло. Так что шансов найти актера под крышей все же больше…
