Де Голль и д’Артаньян с жаром поддержали тост, потом Анри все же спросил:
— А кто это — Одноглазый Жак?
— О, месье, это человек, без которого не обходится ни одно преступление в городе, — заговорщицки подмигнул Паскаль.
— То есть?!
— Он — мозг преступного мира Парижа. Хотя сам, возможно, давно уже ничего противозаконного не совершает.
— Так что, вы собираетесь его… э-э… допросить?
— Ну что вы, господин де Голль! Одноглазого Жака допросить нельзя, его можно только вежливо спросить. Или попросить…
— Например, о дерзком воре, укравшем кота его преосвященства?
Д’Артаньян открыл было рот, чтобы ответить, но тут слуга принес блюдо с поросенком, и разговор прервался. Паскаль немедленно принялся орудовать двумя ножами, ловко разделывая тушку, а господа гвардейцы решили выпить еще по стаканчику, заодно заказали новый кувшин вина.
Выпив и закусив нежнейшим мясом, щедро приправленным чесночным соусом, де Голль окончательно успокоился и расслабился. Синяки и ссадины от ударов носильщиков перестали ныть, а испачканные плащ и колет быстренько вычистила расторопная служанка хозяина трактира.
— А как ваши поиски, Анри? — наконец спросил д’Артаньян, тоже заметно подобревший. — Нашли своего борзописца?
— Эх, Шарль, если бы с ним все было так просто! Здесь же явно целый заговор: заказчик, автор, исполнитель… — Де Голль отмахнулся. — У меня голова кругом идет от одной мысли, сколько людей — потенциальных заказчиков — еще предстоит проверить!
— А исполнитель?
— Здесь тоже несколько кандидатов. И среди них под номером первым тот, кто затеял эту безумную драку на мосту.
— И кто же он?
— Некто господин де Гонди, аббат по должности и смутьян по призванию!
— О, я, кажется, знаю этого господина! — Д’Артаньян хитро прищурился. — Аккурат под Рождество мы с моим приятелем и сослуживцем, господином Рене де Эрблё — тоже, кстати, аббатом, но по призванию, — имели несчастье встретить господина де Гонди на приеме у герцогини де Шевуаз де Буа. Он там выпил не менее бутылки шабли и произнес ужасную и косноязычную речь о засилье чиновников его преосвященства в государственных департаментах. Рене, конечно, этого стерпеть не мог и назвал де Гонди профаном и выскочкой. И представьте, Анри, что учудил этот аббат?..
— Догадываюсь, — вздохнул де Голль. — Он вызвал вашего друга на дуэль.
— Именно! — Мушкетер расхохотался. — Нет, он и впрямь сумасшедший, если бросает вызов первому встречному, не заботясь о последствиях. Между прочим, скажу вам по секрету, с Рене даже я не стал бы связываться — он прекрасный фехтовальщик, прошел школу самого Ферро де Кальи в Сиене!
[20]
— Ого! Действительно, впечатляет… Они там, кажется, учатся сражаться без второго клинка?
— И это тоже. Но самое главное…
— Извините, господа гвардейцы, — громко вмешался в разговор Паскаль, — а не заказать ли нам еще кувшинчик?
— Ты что, все выпил?! — грозно нахмурился д’Артаньян, заглядывая в кувшин. — Так и есть! Полюбуйтесь, Анри, на этого нахального пьянчужку! Только и знает, что пить за мой счет.
— Да будет вам, Шарль! — добродушно усмехнулся де Голль. — Сегодня можно… Эй, любезный, подай-ка нам еще кувшин бургундского!..
Уже далеко за полночь друзья добрались до дома Анри пешком, ведя коней в поводу, по причине полной невозможности держаться в седле. Лошадей вел Паскаль, а господа гвардейцы, поддерживая друг друга, шли впереди и громогласно, перебивая один другого, пытались петь по памяти скабрезные куплеты про английского короля и испанскую королеву.
На пороге дома де Голль еще раз обнял д’Артаньяна и, воздев к ночному небу указующий перст, изрек:
— Никуда он от меня не скроется! Вот увидите, Шарль, не пройдет и трех дней, как я выведу на чистую воду этого прохвоста и задиру!
— Нисколько не сомневаюсь, мой друг, — серьезно сказал мушкетер. — Но сейчас вам лучше лечь в постель и хорошенько выспаться.
— Отличная идея, мой друг! Я так и сделаю…
Де Голль скрылся в доме. Д’Артаньян некоторое время постоял у двери, прислушиваясь, потом удовлетворенно кивнул и повернулся к Паскалю. Монах спал стоя, крепко держась за уздечки. Кони были военные, дисциплинированные и стояли как вкопанные, потому капуцину не грозило внезапное падение на грязную мостовую.
— Ах ты, плут! — негромко сказал д’Артаньян. — А ну, очнись! Дома доспишь.
Паскаль вздрогнул и судорожно вздохнул.
— Я не сплю, месье, — пробормотал он и поплелся за мушкетером, который решительным шагом, зигзагами направился в сторону Сены.
* * *
Следующее утро принесло господину д’Артаньяну не только головную боль, но и новые хлопоты. Едва он успел умыться и побриться с помощью расторопного и хитроватого слуги Планше, как примчался вестовой из приемной господина дез Эссара.
— Господин д’Артаньян, вам предписание, — выпалил он, совсем еще юный парнишка, раскрасневшийся от быстрой скачки и ответственного поручения, и вручил ему пакет.
— Что там случилось? — морщась, спросил Шарль де Бац.
Заботливый Планше тут же протянул хозяину кружку с горячим куриным бульоном. Прихлебывая целебный напиток, д’Артаньян вскрыл пакет, пробежал глазами по коротким строчкам и помрачнел.
— Все, Планше, кажется, наша с тобой мирная жизнь заканчивается.
— В самом деле, месье? Вы это называете мирной жизнью?
— По сравнению с тем, что нам предстоит в ближайшем будущем, да.
— А что предстоит, месье?
— Скажу, когда вернусь. Седлай коня!..
Верховая прогулка оказалась, как нельзя кстати. Скачка по оживающим улицам столицы до «мушкетерского дома», как называли сами мушкетеры место своих сборов — внутренний двор большого особняка на улице Риволи в двух кварталах от Лувра, — благотворно отразилась на самочувствии д’Артаньяна, и пред строгие очи начальства он явился бодрым и готовым к действию.
Лейтенант Александр дез Эссар, пикардиец по происхождению, был всего на четыре года старше д’Артаньяна, но, видимо, считал, что это обязывает его относиться к гасконцу по-отечески — снисходительно и строго.
— Вы опять опоздали к утренней поверке, месье, — мягко пожурил он Шарля. — Нельзя же так долго спать! Долгий сон расслабляет волю и мышцы, отягощает голову… Ну какой из вас после этого боец?
— Господин лейтенант, — искренне возмутился д’Артаньян, — я примчался сюда, как только ваш вестовой вручил мне предписание! Я летел как ветер, месье! Мой конь развил такую скорость, какой только возможно достичь на парижских улицах!..
