Все складывалось великолепно. Стихоплет — есть, заказчик — есть, и нужно совсем немного: представить дело так, будто заказчик действовал не сам, а по прямому указанию короля Людовика. Доказать это нельзя, но и опровергнуть — тоже не получится! И тогда заказчик под угрозой заточения в Бастилию станет тем, кто вобьет толстенный клин между кардиналом и королем.
Только вот беда, теперь ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы де Голль довел свое следствие до конца и назвал кардиналу с отцом Жозефом имя заказчика. От сидящего в Бастилии аристократа сэру Элфинстоуну будет мало прока, а Люси придется искать другую фигуру для его планов…
Она посмотрела на задремавшего Анри. Хорош собой, отличный любовник… А де Гонди в этом качестве, скорее всего, — пустое место… Но, видимо, все же придется пустить это подслеповатое чучело в постель…
Однако, чтобы пустить аббата, знающего заказчика песенки, в постель, нужно по меньшей мере, чтобы он вышел из Лувра, где так хорошо спрятался. А чтобы де Гонди вышел из Лувра, нужно, чтобы он больше не боялся де Голля, который идет по его следу, невзирая на преграды. А чтобы де Голль прекратил поиски заказчика… Да. Что нужно сделать, чтобы этот упрямец отказался искать заказчика дурных куплетов?..
Пожалуй, такого остановит только смерть.
Люси вздохнула.
Ей было немного жаль прямодушного и честного гвардейца. Но таких гвардейцев не то что в Париже — ими полны Лондон, Мадрид, Рим!.. А не выполнить задание сэра Элфинстоуна — значит, подписать себе смертный приговор. В Лондон уже не вернешься, денег взять негде, а коварный лорд наверняка придумает какую-нибудь опасную пакость. И есть немалый шанс завершить свою карьеру судомойкой в публичном доме…
Решения леди Карлайл всегда принимала быстро, и это качество не раз спасало ее в щекотливых ситуациях. И, чтобы совесть была хотя бы относительно чиста, она разбудила любовника поцелуем. Проститься с ним так, чтобы он при жизни ощутил себя в раю, — вот что она задумала.
И ей это прекрасно удалось. Некоторое время она расслабленно лежала, прикрыв глаза, ощущая, как приятная истома разливается по телу, постепенно растворяясь в нем. Она лежала и слушала ровное дыхание любовника.
Потом Анри опять заснул. Тогда Люси тихо позвала:
— Уильямс! Где ты?
Верная кормилица отозвалась не сразу, неслышно появившись на пороге спальни.
— Уильямс, часа через два приготовь нам шоколад!
— Будет исполнено, миледи…
— Мне — как всегда, а господину де Голлю… с добавкой, — сказала Люси с выражением.
Уильямс пристально посмотрела на хозяйку.
— Я не ослышалась, миледи?
— Нет, ты не ослышалась. Уильямс, у меня нет другого выхода.
— Плохо это…
— Твоего мнения никто не спрашивает!
Экономка помолчала, не торопясь уходить.
— Добавить-то несложно, а потом? — спросила она. — У нас есть только Джон. А молодой господин крепкого сложения. Джон его и по лестнице-то не спустит.
— Это ты вовремя заметила, — усмехнулась Люси. — Не волнуйся, по лестнице он сойдет сам. Думаю, двойной дозы опиума ему хватит. Конечно, вернее было бы дать ему бокал вина, но, боюсь, он не станет пить с утра, как честный служака…
Когда де Голль проснулся и взглянул на напольные часы, ему стало не по себе. Половина одиннадцатого утра! Провести целую ночь вне дома, да не на службе! Ведь старый Бернар, наверное, уже с ума сходит от беспокойства?.. Да еще вчера следовало появиться в Пале-Кардиналь, доложить о своем розыске. М-да, положеньице!..
Анри почесал в затылке, приятно удивляясь собственному поступку. Казалось бы, любовь к Катрин должна была затмить все на свете, и надо же — проснулся в постели дамы, которая старше его чуть ли не на десять лет. Правда, ночь была из тех, что долго помнятся!..
Вошла Люси в бледно-голубом пеньюаре, отделанном брюссельскими кружевами.
— Доброе утро, дорогой, — сказала она. — Садись, я уже велела Уильямс приготовить нам шоколад. Тебе нужно подкрепиться. Анри… мы, кажется, натворили вчера немало лишнего?..
Вид у леди Карлайл был смущенный.
— Я сам не понимаю, как это случилось, — честно ответил Анри, избегая прямого взгляда.
— Я тоже. Наверно, и ты слишком долго был один, и я… Но давай сделаем вид, будто ничего не было, и останемся друзьями? — просительно улыбнулась Люси, беря его за руку. — Это ведь возможно?.. А я всегда буду тебе верным другом!
— Конечно! И я тебе, — с немалым облегчением сказал де Голль и улыбнулся в ответ.
Шоколад был слаще обычного. Но Анри не обратил на это внимания, с удовольствием выпил всю чашку, запивая холодной водой, и почувствовал себя бодрее.
— Одевайся, дружок, — сказала Люси. — Старый Джон тебя проводит. — И вышла из спальни, чтобы не смущать раздетого любовника.
Де Голль быстро, по-военному, оделся и появился в гостиной. Люси все еще была в пеньюаре и протянула ему руку для поцелуя.
— Нам лучше дня три-четыре не встречаться, — с печалью в голосе вздохнула она. — Чтобы все стало по-прежнему.
— Ты права, дорогая. Мне тоже надо прийти в себя, — согласился де Голль.
Он легко сбежал по лестнице. Внизу его ждал старый Джон, более угрюмый, чем обычно. Он подал лейтенанту шляпу и нахлобучил на голову свою — потрепанную, с обвисшими полями.
— Незачем меня провожать, — отмахнулся Анри.
— Госпожа велела…
— Она так беспокоится обо мне?
Лакей пожал плечами.
Однако стоило де Голлю пройти сотню шагов, как его вдруг почему-то опять потянуло в сон. Глаза, казалось, сами закрывались, ноги начали заплетаться, так что лейтенант пару раз едва не упал.
— Обопритесь на меня, сэр, — предложил Джон, шедший рядом.
— Это еще зачем?.. Вот что значит бессонная ночь!..
— Чтобы не упасть. Вы же засыпаете прямо на ходу. Возьмите меня под руку.
Анри послушался и дальше шел, сосредоточившись на борьбе со сном. Но с каждым шагом мягкая тяжесть в голове и членах становилась все сильнее. Добавилось ощущение холода в руках. В какой-то момент де Голль усилием воли распахнул веки и, оглядевшись, удивленно воскликнул:
— Джон, ты куда меня ведешь?..
— Куда надо, сэр. Идите, идите, скоро будете дома…
— Но мы идем в другую сторону!
— Мы идем куда надо…
Немного погодя Анри, почти не соображая, уже просто висел на плече Джона, а тот тащил его, как вытаскивают с поля боя раненого солдата.
Где-то возле Шатле Джон вывел де Голля на набережную.
— Я больше не могу… — в полузабытьи прошептал Анри.
