Мерный ход колымаги укачал генерала.
— Приехали, — послышался голос возницы.
— Приехали, — полусонно повторил генерал. — Куда приехали?
Возница слез и открыл дверцу. Вероятно, он понял состояние офицера.
— Приехали, — повторил он. — Ваше интендантство.
— А… за! — что-то прояснилось в его голове. — Сколько?
— Да… нисколько, — махнул возница.
— Не-ет, брат, держи. Вот тебе двадцать, нет тридцать, — отсчитав деньги, он подал их.
— Премного благодарен, я то думал, что все… пустой приеду.
Шувалов посмотрел на мертвые, черные окна интендантства и вдруг в голову пришла одна мысль. Он достал кошелек, проверил наличные. Там было более двухсот пистолей.
— Слушай-ка, — сказал он вознице, который усаживался на место.
— Слушаю, мой господин.
— Да… пока… — он кивнул на здание, — они тут появятся, не отвезешь ли ты меня к моему старому товарищу Шарлю?
Имя его он знал хорошо. Они редко, но встречались в годы его дипломатической работы. Тогда, правда, он не был министром. Но они знали друг друга.
— К какому Шарлю?
— Как, ты не знаешь своего бывшего министра?
— А, этого хапугу! Кто его не знает! Был еще епископом! — осуждающим голосом промолвил тот.
Об этом Шувалов услышал впервые.
— Знаешь, говорят, родителей не выбирают, а товарищей сразу не узнают.
— Это правда, — охотно согласился возница. — Ну, садись, так и быть, отвезу. Но уже… — он хитро прищурил глаз, — за сорок.
— Поехали.
Такого гостя Талейран не ожидал. Его подняли, как только узнали, кто к ним стучится в ворота.
— Приведите его ко мне в кабинет, — приказал он, набрасывая роскошный халат на плечи.
Услышав, как он хлопает башмаками по полу коридора, открылась дверь в комнате жены.
— Что случилось? — спросила она, увидев в такую рань шедшего в кабинет мужа.
— Ничего, Грант, спи, любимая.
Та что-то проворчала и захлопнула дверь.
Они встретились в ярко освещенном кабинете и сразу узнали друг друга. Талейрану не потребовалось никакого объяснения неожиданного появления Шувалова. Талейран понял, зачем царь прислал такого посланца, и сразу начал говорить, что ему удалось решить.
— Вначале к вам перейдет генерал Суэм. Его согласие уже получено. Пока упорствует Мармон, друг юности Бонапарта. Они вместе были курсантами артиллерийского училища. Его переход, как вы понимаете, будет сильным ударом по Наполеону.
Шувалов слушал говорившего. И ему показалось, что голос того торжествовал, он как бы мстил некогда своему господину, но только за что. Все это было противно. А тот продолжал:
— Не поддерживают его Ожеро, Ней, Макдональд, Удино… Всем надоела война. Надо спасать Францию, — патетически произнес он. — Я готовлю созыв Национального собрания, чтобы оно низложило надоевшего всем императора. Больше того, я хочу возвращения Бурбонов.
Шувалов не выдержал и спросил:
— А захочет ли народ Франции?
Талейран расхохотался:
— Захотел же он императора! А знаете, как он стал императором?
Шувалов покачал головой. Потом, подумав, вдруг сказал:
— Вы предложили?
— Что вы, — воскликнул великий дипломат, махая руками. — Я в то время был еще революционно настроен. А предложил его один из членов Трибуната — Кюре.
— Это кто, священник?
Талейран опять рассмеялся. Хорошее, судя по всему, у предателя было настроение.
— Нет, это священная фамилия! Хе! Хе! Ну а тот схватился за эту идею и выдал ее как требование народа. И вот перед вами помазанник— император.
Они еще долго говорили, вертясь вокруг главного — как низложить Наполеона. Но это не входило в задачу посланника. Хоть Наполеон и был враг, но предательство Шувалов ненавидел гораздо сильнее, и ему было неприятно все это слышать. Когда Талейран выдох-ся, Шувалов тактично спросил:
— Не поможете ли мне вернуться назад, меня ждут с отчетом.
— Конечно, друг мой! Это сделает барон Витроль. Он специалист в этих делах.
И действительно, на следующую ночь он был у себя. Вернув французскому офицеру его одежду, он тотчас сел в карету, чтобы мчаться к императору и все ему доложить. Александр внимательно его слушал. Когда Шувалов сообщил о том, что генерал Суэм и маршал Мармон готовы перейти на сторону союзников, царь улыбался. Но когда он услышал о низложении Наполеона и замене его Бурбонами, лицо его посерело.
— А как вы, граф, считаете? — после некоторого раздумья спросил он.
Шувалов ждал этого вопроса и был готов к нему.
— Я считаю, что Бонапарт — наш враг. Но…я бы не стал так жестоко его карать.
— Почему? — быстро спросил царь.
— Я думаю, он имел возможность, находясь в Москве, доставить нам большие неприятности, но он не пошел на это, несмотря на свое отчаянное положение. Поэтому, считаю, он заслуживает некоторого снисхождения.
Царь понял его. Ничего не сказав, он прошел к столу.
— Павел Андреевич, отдохните сутки, а затем я прошу вас съездить в ставку Франца. Вы будете моим представителем, — о чем-то подумав, добавил: — Если мы возьмем Париж, я вас жду там.
После посещения Талейрана Шуваловым, тот развернул весьма энергичную работу, сумев подойти к каждому из маршалов, оборонявших Париж, обрисовать безвыходную обстановку, общую усталость французов.
— Разве вы не чувствуете, что парижанам надоел Бонапарт? Где люди, которые идут вам на помощь? Где тот мощный подъем народа, который сметет союзников? Где? — наседал он на Мармона. — Я знаю, — говорил он, — что вас останавливает перед этим решением. Но подумайте вы, что станет с парижанами, с Парижем, если союзники пойдут на штурм. Русские обозлены за Москву, которую сожгли из-за вас. И вы хотите сделать Париж второй Москвой? Вы хотите погубить еще сотни тысяч безусых мальцов? Отвечайте, маршал.
Маршал молчал, опустив голову. Впервые ему приходилось это делать перед неприятелем. Еще он видел глаза… гневные, страшные.
— Нет! — махнул он перед собой, стараясь избавиться от наваждения.
В это время раздался пушечный выстрел. Он был близок… И вдруг Мармону представился Париж в облике горевшей Москвы.
— Слышите! — воскликнул хромоножка.
И он сдался, открыв дорогу на Париж, обозвав себя и бывшего министра при этом предателями. А выстрел этот был вовсе не из стана союзников. Это сделал французский артиллерист, заметивший группу союзных офицеров. Маршал Мармон 30 марта в 5 часов вечера капитулировал. Париж был спасен.
