— Но кто вы такой?! — все же сумел совладать с собой Хорти. — Кто вы такой, что смеете арестовывать главу другого государства?
— Скорцени, господин регент, — тихо, с незнакомой Штуберу доверчивостью объяснил штурмбаннфюрер. — Отто Скорцени, с вашего позволения. У меня есть такое право: просто брать и смещать обычных диктаторов. Я завоевал это право! — взорвался он на последней фразе грозным рыком. — Я завоевал его, это право! Слышите, завоевал его! И когда-нибудь я еще переверну этот мир, еще пройду его от океана до океана!
Хорти выдержал этот взрыв эмоций обер-диверсанта со стоическим мужеством.
— Что вы намерены предпринять в отношении меня? — как можно хладнокровнее поинтересовался он.
— Сейчас вы сядете в предоставленную вам машину и под охраной моих коммандос отбудете в резиденцию командующего германскими войсками в Венгрии обергруппенфюрера СС Карла Пфеффер-Вильденбруха
[105]
.
— А затем?
— Затем я вынужден буду доставить вас в Германию. Как вы понимаете, вашу дальнейшую судьбу будет решать фюрер. Это в его компетенции.
Настала пауза, которую оба участника этого диалога могли воспринимать, как прояснение момента истины.
— Благодарю, штурмбаннфюрер, — первым благоразумно решился нарушить ее Миклош Хорти, только теперь уже в голосе его стало проявляться что-то заискивающее, — вы достаточно прояснили мое будущее. Кстати, не могли бы вы сообщить мне, что с моим сыном? Где он сейчас?
— Оставьте эти вопросы для милой беседы с обергруппенфюрером СС Пфеффер-Вильденбрухом за бокалом вина.
47
В эти дни Фройнштаг уже не решалась оставаться в отеле «Берлин», где ее слишком многие знали, и предпочла переехать в «заезжий двор гестапо» — как называли небольшое крыло в резиденции гестапо и СД, в котором обычно останавливались все сотрудники этих организаций, прибывшие из рейха.
Здесь она, конечно, чувствовала себя в большей безопасности. Но безопасность ее была сродни той, что гарантирована арестанту, заключенному в крепость. Поэтому у Фройнштаг не было никаких оснований радоваться ей.
Единственное, что утешало — будапештская одиссея Скорцени вот-вот должна завершиться, и вскоре им предстоит возвратиться в Берлин. Как всегда в таких случаях, время тянулось до тошноты медленно, лица снующих по коридору сотрудников гестапо давно осточертели, а Будапешт, с его бесконечными дождями и туманами, казался самым холодным, промозглым городом мира.
Вот уже второй час Фройнштаг лежала на диване — в мундире, в сапогах, положив ноги на истертые, замызганные перила, свидетельствовавшие о том, что все, кто останавливался в этом номере до нее, коротали свое свободное время точно таким же образом. Дополняли эту «сцену тоскливого безделья» дымящаяся сигарета и полупустая бутылка вина, стоявшая прямо на полу — чтобы всегда под рукой.
До двух телефонных аппаратов, черневших на небольшом столике, Лилия тоже могла дотянуться, даже не приподнимаясь. Однако, услышав звонок, по привычке вскочила и сняла трубку, но… городской связи. Хотя, к ее удивлению, на сей раз до нее пробивались по внутреннему телефону, который на ее памяти вообще оживал впервые.
— Говорит старший поста унтер-офицер Кронзер, — услышала по-мальчишески тонкий, писклявый голос. Фройнштаг не присвоила бы этому парню унтер-офицерский чин уже хотя бы из-за этого «откровенно неподобающего» голоска. — Вас желает навестить баронесса фон Шемберг. Но у меня нет оснований для того, чтобы пропустить ее.
— Вот это новость! — вмиг забыла Лилия об унтер-офицерских недостоинствах Кронзера. — Мое распоряжение может служить достаточным основанием?
— Никак нет, госпожа… господин… унтерштурмфюрер, — запутался охранник в родах обращения. — Понадобится распоряжение одного из прямых начальников. В данном случае, это…
— Подите вы к черту, унтер-офицер, — прервала его администраторские стенания Фройнштаг. — Передайте баронессе, что через две минуты я сама выйду к ней. Спросите, она с машиной?
Кронзер передал ее вопрос Юлише и тотчас же подтвердил:
— С машиной.
— Чудесно. Есть прекрасная возможность вырваться, наконец, из этой туманной Бастилии, — проворчала Фройнштаг, бросая трубку.
За рулем сидел черноволосый, смуглолицый парень, в надвинутой на глаза кепочке. На Фройнштаг он даже не взглянул, словно опасался открывать свое лицо. Зато баронесса встретила ее ошеломляющей улыбкой, широким жестом предлагая место рядом с собой, на заднем сиденье.
— Это все же произошло! — возбужденно проговорила она, страстно сжимая руку Лилии, как только та закрыла за собой дверцу. — Если честно, мне не верилось, что это возможно. Такая охрана, такие меры предосторожности! Просто-таки невероятно!
— В счастливый исход операции по освобождению Муссолини тоже многим не верилось. Некоторым — до сих пор. Это Скорцени, баронесса…
— Да, фрау Вольф, это Скорцени. Тут уж ничего не скажешь. Кстати, вы могли бы познакомить нас?
— Зачем?.. — вырвалось у Фройнштаг.
— Ну, видите ли…
— Это невозможно, — отрубила унтерштурмфюрер. — Совершенно невозможно, — добавила еще категоричнее.
Баронесса удивленно взглянула на нее и благоразумно решила, что дальше настаивать на знакомстве попросту опасно. Женское чутье подсказывало, что таким образом она не только испортит встречу с эсэсовкой, но и наживет в ней врага.
— Так что же заставило вас примчаться ко мне, баронесса?
— Извините, что примчалась именно к вам. Но, поскольку мы с вами уже знакомы… Не знаю, насколько корректным покажется мой вопрос…
— К делу, Юлиша, к делу…
Услышав это фамильярное, кроватно-уличное «Юлиша», пущенное когда-то в оборот самим Ференцем Салаши, баронесса недовольно передернула плечами.
— Теперь, когда судьба регента Хорти решена… Хотелось бы знать, насколько серьезно господин Салаши может рассчитывать на пост главы государства.
— Требуете, чтобы эти гарантии дала я?
— Вам это вряд ли удастся. Но Скорцени… Многое зависит сейчас именно от «первого диверсанта рейха». В Берлине понимают, что у них нет времени на то, чтобы устраивать президентские выборы, проводить длительные политические консультации. Страна воюет, следовательно, решение должно быть принято немедленно.
