— Но, справедливости ради, следует отметить, что он прав: уровень миссии не тот.
— Послушайте, вы, дипломато-жандарм! Или, может, жандармо-дипломат? — оглянулся он на сопровождавших его крепышей. — Впрочем, какая разница?! Меня не интересуют процедурные тонкости, — постучал костяшками правой руки по фюзеляжу самолета Унгвари, да так громко, словно уже призывал к молчанию половину страны. — Если Сталин побрезговал принимать личного посланника регента, то с кем тогда вы вели переговоры?
— Со Сталиным. Но через первого заместителя начальника Генштаба Красной армии генерала армии Антонова.
— На переговоры с ним вы являлись всем составом делегации?
— Нет, Антонов принимал только меня.
— В таком случае эти господа могут быть свободными, — пренебрежительно махнул Унгвари рукой в сторону Домокоша и Гёзы, которых боевики Салаши сразу же оттеснили и повели куда-то в сторону ангаров. — Подержите их под охраной, пока вождь будет беседовать с генералом! — крикнул им вслед.
А спустя несколько минут сам генерал уже сидел в машине, увозящей его в ставку руководителя партии «Скрещенные стрелы». Чувствовал он себя прескверно, понимая, что у него нет никакой возможности скрыть от Салаши итоги переговоров со Сталиным. Тот в любом случае добьется правдивого рассказа, даже если придется прибегнуть к пыткам. И потом, в его захвате нилашистами есть и вина самого регента Хорти, его традиционной, непростительной беспечности.
* * *
В отличие от Унгвари сам вождь нилашистов пребывал в прекрасном расположении духа. На худощавом лице его, с тонкими невыразительными губами и холодным, пронизывающим взглядом, уже улавливались черты будущего диктатора — расчетливого и бездушного.
Инспектора королевской жандармерии он принял после того, как накоротке переговорил с Унгвари. Салаши восседал посреди большого зала старинного особняка, предоставленного ему на время одним из состоятельных нилашистов. Широкий дубовый стол, высокое, троноподобное кресло, в котором устроился вождь венгерских нацистов, старинные, потускневшие картины на ярко освещенных, увешанных гобеленами стенах… Здесь все свидетельствовало о властности нового хозяина особняка и его вере в свое призвание и свое будущее.
— Сразу же хочу сообщить вам, генерал, что не нахожу в вашем визите в Москву ничего такого, что вредило бы нашему движению или нашей будущей стране, — указал он на карту за собой, именуемую теперь Венгерским Союзом Древних Земель.
— Вполне приемлемое и даже справедливое название, — поспешил заверить его генерал, поглядывая на карту, на которой жирными линиями были обведены земли, когда-либо принадлежавшие их предкам.
— Если бы вашу миссию в Москву не направил регент Хорти, ее пришлось бы направить нам самим.
— Предполагаю, что так и следовало бы поступить, — промямлил Фараго Габор.
— Однако для нас это было бы связано с определенными политическими неудобствами. Вам понятен ход моих мыслей, генерал?
— Вполне, господин Салаши.
— Сталин, конечно же, отказался вести прямые переговоры с регентом Хорти? — с улыбкой поинтересовался вождь. В отличие от начальника своей охраны он на улыбки не скупился.
— Это не совсем так, — ответил генерал, только теперь усаживаясь на великодушно указанное ему кресло прямо перед столом Салаши. — Прочитав послание Хорти, переданное ему первым заместителем начальника Генштаба Красной армии…
— У вас сохранился текст этого послания? — прервал его рассказ Салаши.
— Он был в одном экземпляре и передан Сталину.
— Но ведь вы помните его содержание? Вот и изложите. А заодно положите мне на стол послание Сталина. Я так понимаю, что «вождь всех времен и народов» не стал рубить заброшенные адмиралом Хорти якоря, но выдвинул свои, совершенно неприемлемые, условия переговоров?
— Именно так оно все и произошло, — подтвердил генерал, удивляясь прозорливости Салаши.
— По существу, он требует безоговорочной капитуляции, одним из условий которой является немедленный вывод венгерский войск со всех оккупированных нами территорий.
— И даже указывает сроки вывода — в течение десяти суток.
— В течение десяти суток?! — от неожиданности Салаши даже приподнялся, налегая локтями на стол. — То есть он попросту поиздевался над предложениями регента Хорти?
— У меня тоже создалось впечатление, что Сталину хочется не просто поставить Венгрию на колени, но и превратить ее в еще одну республику своей коммунистической империи.
Салаши откинулся на спинку кресла, уперся руками о край стола и с минуту отчужденно смотрел куда-то мимо генерала. Этот был тот «взгляд в никуда», с отрешенности которого начиналась мистика восхождения еще одного вождя, мистика величия личности и нации.
Генерал не верил, что Салаши способен подняться до значимости Гитлера, Сталина или дуче. И время уже не то, и страна ему досталась не та, да и сам он мелковат для того величия, мантию которого уже давно примерял на себя. Тем не менее просматривалось в его взгляде, в облике, в самой харизме вождя венгерских нацистов что-то роковое.
Салаши пригласил переводчика, внимательно выслушал пункты перемирия, предложенные Сталиным, и, убедившись, что Габор говорит правду, победно рассмеялся.
— Нужно будет сделать все возможное, чтобы как можно больше венгров узнало, что Сталин побрезговал рукой дружбы, протянутой ему регентом Хорти, — сказал он, обращаясь к Унгвари, все еще стоявшему у двери.
— С одной стороны, это окончательно подорвет авторитет Хорти, — продолжил его мысль начальник личной охраны, — с другой — окончательно развяжет нам руки для продолжения войны до победного конца.
Услышав это «до победного конца», генерал оглянулся и посмотрел на Унгвари с таким сочувствием, словно видел перед собой городского сумасшедшего — жалкого, духовно и физически убогого. В эти мгновения он с ужасом думал о том, что ведь может настать время, когда вся страна окажется во власти таких вот «убогих».
— Но вы мне все же позволите доставить послание Сталина господину регенту? — спросил он, с трудом отрывая взгляд от Унгвари.
— Считаете, что в этом все еще есть необходимость?
— Даже если вы захватите все аэродромы страны, из этого не следует, что можно проявлять неуважение к представителю венгерской короны.
— Я всего лишь поинтересовался, есть ли в этом необходимость, — опять продемонстрировал еще довольно крепкие, молодые на вид зубы будущий вождь нации.
— Это вопрос не только моей чести, но и чести всей нации, которая имеет право и должна знать, что ее ждет в ближайшем будущем.
— А что ее ждет, если Хорти удастся продержаться еще хотя бы месяц? — спросил Салаши.
— Уверен, что уже в ближайшие дни регент объявит о перемирии с Россией.
— То есть как это: объявит перемирие? На вот этих условиях? — грозно постучал он указательным пальцем по листику с текстом сталинского меморандума. — Такого не может быть! Хорти на это не решится.
