— Надеюсь, теперь генерал Бродель успокоится, и ей ничего не будет угрожать, — довольно невнятно проговорил он, вставляя в немецкую речь русские слова. Однако Хейди уже научилась понимать этот его суржик.
— Если вы решите поделить ее с генералом Броделем, он сумеет примириться и с этим, настолько далеко зашло его увлечение Марией. Их обоюдное увлечение друг другом — так будет точнее…
«А вот теперь она бьет по твоему самолюбию, — понял Власов. — Похлеще, чем только что бил коротышка штандартенфюрер».
— Я окончательно уступаю «бабфьонку Форонову» вашему генералу, Хейди, — поднялся Власов. — Постарайтесь довести это до его сведения. Пусть успокоится.
— Так же, как я, и вместе со мной… — мило улыбнулась Хейди. — Будем считать инцидент исчерпанным.
— Попытаемся именно так и считать.
14
Довольно небрежно козырнув, Власов оставил кабинет Хейди и направился к поджидавшему его Штрик-Штрикфельдту.
— Минуточку, господин генерал, — вдруг появилась на крыльце Хейди.
Власов решил, что она догнала его специально для того, чтобы совершить «обряд прощального поцелуя», и покорно вернулся к крыльцу.
Однако германка и не думала впадать в сантименты.
— Увлекшись всяческими выяснениями и нравоучениями, — сдержанно сказала Биленберг, — я забыла сказать вам главное, мой генерал генералов.
— Что именно? — постарался Власов произнести этот вопрос как можно мягче.
— Поверьте, что я проигнорировала бы и выпады генерала Бределя, и всю эту историю с русской и их амурными делами. Но дело в том, что это мои друзья упорно ходатайствовали перед фельдмаршалом фон Кейтелем и перед фюрером о присвоении вам чина генерал-полковника
[84]
.
И вновь, в который уже раз в течение нынешнего дня, Власов замер от удивления.
— Так это по ходатайству ваших друзей я стал генерал-полковником?!
— Что вас так удивляет, мой генерал генералов? Вы назначены были командовать армией. Русской освободительной армией. У вас будет много дивизий. Численность армии будет увеличиваться. Я немного смыслю в этом. Не забывайте, что я немало времени провожу в кругу военных и у самой у меня чин майора медицинской службы. Хотя, каюсь, в мундире тоже появляюсь крайне редко, считая, что прежде всего я врач, а потом военный человек.
— Ни Верховное командование сухопутных войск, ни фюрер не пойдут на то, чтобы повышать меня в чине, — растерянно пожал плечами Власов. — И потом, мне вполне достаточно чина генерал-лейтенанта, в котором я уже командовал армией.
— Решительно не согласна! — резко прервала его Хейди. — Если вы серьезно решились начинать освободительную войну в России, то чин генерал-полковника вам нужен уже хотя бы для того, чтобы со временем получить чин фельдмаршала, или, по-вашему, генерала армии.
«Она и в этих тонкостях уже успела разобраться! — поразился командарм напористости Биленберг. — Основательно готовится к царствованию, основательно!»
— Но дело даже не в этом, — неожиданно продолжила Хейди. — Чин генерал-лейтенанта вы получили из рук Сталина, против которого сейчас решили повернуть штыки своих солдат. И об этом вам будут постоянно напоминать и враги ваши, и друзья. Этим же фактом вы ставите в неловкое положение и наш, германский, генералитет. А теперь получается, что чин генерал-полковника вы получили из рук фюрера. Следовательно, никакой штандартенфюрер СС, не говоря о прочих армейских офицерах, не осмелится всерьез усомниться относительно вашего положения в рейхе.
— Однако же осмеливаются, — проворчал Власов.
— Я говорю о серьезных сомнениях, а не о вспышках амбиций, подобных тем, которые мы только что наблюдали. Так что это имеет принципиальное значение.
Власов пожал плечами и угрюмо помолчал.
— Ну что ж, — сказал он с полминуты спустя, — теперь у нас есть только один путь — предаться волнам судьбы.
— Счастливого пути. И… ради Бога, учитесь быть настоящим, европейским, а не пролетарским генералом.
* * *
Штрик-Штрикфельдт стоял у машины в крайне возбужденном состоянии, почти в гневе, и поначалу генерал решил было, что это вызвано его задержкой у СС-вдовы.
— Неужели я настолько задержался? — взглянул Власов на часы.
— Задержались, но в допустимых пределах.
— Тогда что произошло?
— Только что ко мне пристал какой-то штандартенфюрер, — объявил капитан, садясь в машину вслед за генералом. — Поинтересовался, с каких это пор я, германский офицер, оказался в денщиках у русского генерала.
— А действительно, с каких это пор вы, германский офицер, оказались в денщиках у русского генерала?
Капитан ошалело уставился на Власова. Он онемел. В глазах его прочитывалось столько благородного — путь и не им, Власовым, вызванного — гнева, что генерал тотчас же пожалел о сказанном.
— Кавалерийская шутка, — тронул Власов плечо Штрик-Штрикфельдта. — Подвернулась, в стремени, да на рыс-сях…
— Я не денщик, — зло, сквозь зубы, процедил капитан. — И прошу вас, господин генерал, впредь…
— Вот теперь в вас заговорил истинно русский офицер, — нашелся Власов, замявшись перед этим от неожиданности.
— Я бы сказал точнее: германский.
— Что еще точнее, не спорю, — признательно согласился командарм.
— И не советую спорить, господин генерал, — не скрывая угрозы, произнес Штрик-Штрикфельдт.
— Извините, капитан. Замнем эту ситуацию.
— Вот именно, на рысях. Мы и так опаздываем.
Власов понимал, что он может позволить себе наживать врага в лице кого угодно, только не Штрик-Штрикфельдта, с которым в Германии ему явно повезло. К тому же именно сейчас он вспомнил слова Хейди об истории присвоения ему очередного чина из рук фюрера и понял, насколько она была права.
— Кстати, вы так и не сообщили, что же вы ответили штандартенфюреру.
Капитан выдержал паузу, необходимую для того, чтобы окончательно «вернуть себе лицо», и уже чуть мягче сказал:
— А что я мог ответить? Послал его. По-русски. Да так, что у него и челюсть отвисла. Мое спасение только в том, что ничего, кроме гнева, в словах моих он не уловил, поскольку не понял их.
— Впредь делайте нечто подобное как можно чаще. Успокаивает и помогает. Давно говорил: напрасно вы, капитан, так скоро отреклись от богоспасенного русского мата. В Германии он еще более приемлем, нежели в России, в стремени, да на рыс-сях…
