— Мы не сможем покинуть это место, пока поверхностная корка снова не застынет, — объяснил гарпунер. — Придется ждать, хотя это займет, наверное, дня четыре. Пока есть опасность увязнуть, трогаться нельзя. По полузастывшему болоту могут лазать только ящеры, да и то потому, что умеют дышать под водой.
Пытаясь закоптить в дыму непропеченные остатки рыбы, Нат снова и снова обдумывал свое странное приключение. Может, зря он так слепо доверился Гуну? А может, вся эта злосчастная история — всего лишь совпадение и следствие зарождающегося недуга дозорного? Он не знал, что и думать. Неб заметил его смущение и пришел на помощь.
— Думаю, тебе не стоит спешить с мрачными выводами, — сказал он успокаивающе. — Наверное, Гун просто очень гордый человек, которого собственная болезнь приводит в ужас. Это же очевидно! Легко могу представить себя на его месте. На него только что возложили огромную ответственность, и он не хочет признаваться в собственной слабости, боясь, что его выгонят со службы. А может, он сам морочит себе голову, упорно думая, что болезнь пройдет сама собой? Многие люди так поступают, Нат. Иногда физическая немощь ломает самых доблестных мужчин. Он отправил тебя в западню не нарочно, просто хотел любой ценой заполучить бинокль, который позволил бы ему преодолеть недуг. Так что все случившееся с тобой — просто несчастливое стечение обстоятельств.
Нат молча кивнул. После долгих размышлений этот вывод показался ему единственно возможным.
Рыская по этажу, Неб Орн набрел на какие-то обноски, которые еще можно было использовать, так что они смогли переодеться.
— А что ты собираешься делать дальше? — спросил юноша.
Гарпунер скорчил рожу.
— Понятия не имею. Мне кажется, самое разумное — проводить тебя до холма, а там мы расстанемся. Я расскажу горожанам, что мой корабль потерпел крушение, что, собственно, и есть истинная правда. Вряд ли мне будет трудно наняться на какую-нибудь работу, требующую физической силы. А там поглядим… Как только в порту пристанет подходящий корабль, я поступлю на него матросом.
Им пришлось ждать два дня, пока на поверхности грязевого моря снова нарос тонкий, весь в трещинах, илистый «ледок». Как только выяснилось, что он уже вполне способен выдержать вес двух человек, они пустились в путь. Нат вскоре обнаружил, что полузатонувший дом, должно быть, отнесло штормом, потому что обратный путь до холма оказался заметно длиннее. Лишь к самому концу дня из тумана перед ними показался тонкий, как игла, силуэт сторожевой башни. Гарпунер тут же остановился и круто повернулся к Нату. В руках у него был какой-то сверток, который он только что достал из заплечного мешка.
— Держи, — сказал он. — Сувенирчик с канонерки…
Затем он кивком простился с Натом и решительно зашагал прочь, в сторону пристани, расположенной на западном мысу острова. Поглядев ему вслед, юноша размотал тряпки и увидел подарок гарпунера — мощный морской бинокль.
Что ж, Гун будет доволен, хоть это и не тот самый бинокль, на который он рассчитывал.
Глава 17
Когда Нат, решивший во что бы то ни стало разобраться в ситуации, объяснил Гуну, что буря застала его прямо посреди равнины, тот униженно опустил голову и, чуть помолчав, сказал со стыдом:
— Признаю, я ошибся, глаза подвели меня… Я очень, очень виноват. Мне кажется, я скоро ослепну. Ты ведь знаешь, что это такое, твоему отцу пришлось пройти через это. Только умоляю тебя, не говори об этом никому. Иначе нас выгонят, и мы будем обречены помирать с голоду. Это должно остаться нашей тайной. Ты будешь подменять меня при необходимости… Вдвоем мы сможем справиться, верно?
Он выглядел таким усталым и старым, что Нат не мог слушать его равнодушно. В этот момент Гун напомнил ему отца, Мура, каким тот был в последние месяцы своей жизни.
История с бурей не получила никакого продолжения, и жизнь снова потекла размеренно и монотонно.
Слоняясь в свободное время по городу, Нат сумел подыскать пригодное для жилья помещение на верхнем этаже пустующего здания — запущенного, но еще вполне надежного. Он приложил к дверям свою печать, обозначив тем самым, что это место является его личным убежищем. В душе он рассчитывал, что за последующие пять лет сумеет как следует обустроиться на холме. Гун, со своей стороны, перенес собственные пожитки в небольшой домик у самого берега. Таким образом, когда срок их службы выйдет, они оба уже не будут бездомными бродягами. Ната это бесконечно радовало.
Но однажды вечером, когда Нат брел по переулкам рыбачьего квартала, петляя среди торфяных хижин, где чадили заправленные ящериным жиром тусклые лампы, ему на губы вдруг легла чья-то чумазая ладонь.
— Т-с-с! Ничего не говори. Иди за мной.
Это была Сигрид.
На этот раз она вырядилась в засаленную монашескую рясу из грубой холстины, капюшон которой полностью скрывал ее светлые волосы. Нат обратил внимание, что ходит она, сильно ссутулившись, как старуха.
— Сигрид, — удивился он, — кого ты изображаешь?
— Замолчи, не произноси моего имени, — одернула она его с раздражением. — Шпионы Гуна повсюду. Так и ходят за мной… Отец выставил меня из дома. Отрекся от меня, чтобы не навлекать на себя гнев Ползунов.
Нат вытаращил глаза. Неужели Сигрид говорила правду? Или, по обыкновению, нагнетала страсти?
Решив, что расспрашивать ее сейчас бесполезно, он двинулся за ней следом. Примерно четверть часа они кружили по улицам, чтобы избавиться от предполагаемой слежки. Местами стены домов, выщербленные свирепыми ливнями, сближались так сильно, что юноша задевал их плечами. Наконец Сигрид остановилась перед входом в подземелье; широкие каменные ступени уходили вниз, в темноту.
У Ната скрутило желудок. Да, он знал это место… и оно ему не нравилось. Мальчишки Алмоа издавна использовали его для проведения своего рода обряда инициации. В памяти тут же всплыли заезженные слова, которые ему часто приходилось слышать в детстве: «Ну, кому хватит пороху войти туда и продержаться пять минут? Кому?» Как и всем прочим, ему тоже пришлось пройти через данное испытание, и воспоминания об этом у него остались самые поганые.
Туннель извивался под холмом и приводил в подвалы замка, от которого в нынешние времена остались только жалкие развалины.
Эти мрачные склепы в прошлом были камерами пыток, где орудовали палачи, служившие правителю Сольтерры. С тех пор там остались всякие варварские приспособления, утыканные стальными гвоздями и увитые цепями, которые теперь тихо ржавели в темноте. В городе говорили, что этот каменный мешок населен призраками несчастных, замученных пытками, которые теперь бродят по подземельям, терзаясь жаждой мести и подстерегая тех неосторожных, кому хватит глупости забраться в это проклятое место.
«Призракам нужно только одно, — перешептывались городские кумушки, — снова завладеть органами, которых лишили их палачи… глазами, пальцами, ногтями, ушами… Они ждут любой возможности отнять их у живых людей, чтобы восстановить собственное тело. Поэтому-то в тот туннель ни в коем случае нельзя соваться, если не хочешь выйти обратно калекой без зубов и языка, которые вырвут у тебя жадные призраки!»
