– Значит, ты не собачник? – спросила темноволосая.
– Не собачник, – подтвердил Тень.
Будь на его месте кое-кто другой – тот, кто говорил у него в голове обо всем, что с ним происходит, – он сказал бы, что у его жены в детстве были собаки. И что она иногда называла Тень щенком, потому что очень хотела собаку, а домовладелец запрещал держать животных. Но о таком лучше было помалкивать. Британцы тем ему и нравились, среди прочего, что они не задают лишних вопросов, даже если им интересно, что творится у тебя внутри. Тому, что внутри, не место снаружи. Вот уже три года прошло, как его жена умерла.
– Все люди делятся на собачников и кошатников, – заявил коротышка с бакенбардами. – Выходит, ты кошатник?
Тень задумался.
– Не знаю. Когда я был маленьким, животных мы не держали. Все время переезжали с места на место. Но…
– Я не просто так спрашиваю, – перебил коротышка. – Кошка тут тоже есть. Может, ты захочешь взглянуть.
– Раньше мы ее тут держали, но потом отправили в заднюю комнату, – добавил хозяин из-за стойки.
Тень только диву давался, как тот ухитряется поддерживать разговор, одновременно принимая и отпуская заказы.
– Собаки нервничали? – предположил он.
Дождь, на время приутихший, снова забарабанил по стеклам. Ветер стонал, посвистывал, а потом внезапно завыл во всю мочь, и дрова в камине затрещали и посыпали искрами.
– Не в том смысле, как ты думаешь, – ответил хозяин. – Эту кошку мы нашли, когда пробили стену в соседнюю комнату, чтобы расширить стойку. Пойдем, – усмехнулся он. – Сам увидишь.
Тень двинулся за ним в заднюю комнату. Коротышка с бакенбардами и седая дама встали из-за стола и пошли следом.
Тень обернулся и окинул взглядом зал. Темноволосая женщина тепло улыбнулась, встретившись с ним глазами.
Задняя комната оказалась больше и светлее. Здесь уже не возникало чувства, будто вместо паба ты очутился у кого-то в гостиной. Сидевшие за столами люди не столько пили, сколько ели, и еда у них на тарелках выглядела, да и пахла, аппетитнее, чем закуски, которые подавали в пивном зале. Хозяин провел Тень к дальней стене, где стояла пыльная стеклянная коробка.
– Вот она! – гордо объявил он.
Кошка была коричневая и на первый взгляд состояла сплошь из сухожилий и смертной муки. Дыры на месте глаз горели гневом и болью; пасть была широко раскрыта, словно свой последний вздох кошка испустила в безумном вопле.
– Животных замуровывали в стены с той же целью, с которой в древности под фундамент дома живьем закапывали детей, – пояснил из-за спины коротышка. – То есть чтобы дом не рухнул. Хотя при виде мумифицированных кошек я всегда вспоминаю тех, которых нашли в египетском Бубастисе, в храме Баст. Их там были целые тонны. Просто непонятно было, куда их девать. В конце концов, этих несчастных кошек стали отправлять в Англию, а там их измельчали в порошок и пускали на удобрения. А еще в Викторианскую эпоху из мумий делали краску. Наверно, коричневую.
– Выглядит ужасно, – сказал Тень. – Сколько ей лет?
Хозяин паба почесал щеку.
– Ну, по нашим прикидкам, стена, в которой ее нашли, появилась где-то между тысяча трехсотым и тысяча шестисотым. Это если верить церковным записям. В тысяча трехсотом году здесь еще ничего не было, а в тысяча шестисотом уже стоял дом. Записи за промежуточные триста лет потерялись.
Мертвая кошка в стеклянном ящике, голая и кожистая, как будто следила за ними, таращась черными провалами глазниц.
«У меня есть глаза везде, где ходит мой народец», – прошелестел голос в глубинах памяти. Тень на секунду задумался о полях, удобренных порошком из кошачьих мумий: странный, должно быть, они дали урожай.
– «…Его посадили в дырку в стене, – произнес коротышка Олли. – И там он жил, и там скончался. Никто не плакал и не смеялся»
[30]
. Ух, и кого только не замуровывали в стены, чтобы дом стоял крепко! Всяких-разных животных… А бывало, что и детей. И в церквях, конечно, тоже.
Дождь выстукивал неритмичную дробь на подоконнике. Тень сказал хозяину спасибо за демонстрацию кошки, и все вчетвером вернулись в пивной зал. С легкой досадой Тень отметил, что темноволосая женщина уже ушла. Жаль, казалось, он ей был симпатичен. Тень заказал по пинте для Олли, его седовласой спутницы и хозяина паба.
Хозяин пошел за стойку, а Тень сообщил:
– Меня зовут Тень. Фамилия – Лун.
Олли в восторге всплеснул руками:
– Надо же! Как здорово! У меня в детстве была эльзасская овчарка по кличке Тень. Это настоящее имя?
– Так меня зовут, – только и сказал Тень.
– Мойра Калланиш, – представилась седая женщина. – А это Оливер Бирс. Он знает все на свете. И если наше знакомство продолжится, он, несомненно, расскажет тебе все, что знает.
Они пожали друг другу руки. Хозяин поставил перед ними напитки, и Тень спросил, не сдает ли он комнаты. Поначалу он не собирался здесь ночевать, но дождь явно зарядил надолго. Ботинки у Тени были прочные, плащ не промокал, но идти под дождем все равно не хотелось.
– Раньше сдавал одну комнатушку, но теперь там живет мой сын. Вернулся, так сказать, под отчий кров. Иногда я пускаю народ переночевать в сарае, но ничего лучше предложить не могу.
– А у кого-нибудь в деревне можно найти комнату?
Хозяин паба покачал головой.
– Вряд ли. Погодка сегодня та еще. Но отсюда до Порсетта всего несколько миль по дороге, и там у них есть настоящая гостиница. Если хочешь, я позвоню Сандре, скажу, что ты придешь. Как тебя звать?
– Тень, – повторил Тень еще раз. – Тень Лун.
Мойра посмотрела на Оливера и что-то прошептала – как показалось Тени, что-то насчет «бездомных и заблудших». Оливер пожевал губу и вдруг закивал с энтузиазмом.
– А как ты смотришь на то, чтобы заночевать сегодня у нас? – предложил он. – У нас комната пустует – крохотная, правда, что твой чулан, но кровать там есть. И там тепло. И сухо.
– С огромным удовольствием, – сказал Тень. – Я могу заплатить.
– Не валяй дурака! – возмутилась Мойра. – Так приятно в кои-то веки принять гостя!
II
Висельная клетка
Выйдя из паба, Оливер и Мойра раскрыли зонтики. Свой зонтик Оливер тут же всучил Тени, резонно заметив, что Тень гораздо выше и если он будет нести зонтик над ними обоими, то никто не промокнет.
Кроме того, у Оливера и Мойры имелись при себе фонарики, которые они по местному обыкновению называли факелами. От этого словечка Тени пришли на ум крестьяне из фильма ужасов, штурмующие замок на холме в такую же грозовую ночь, под грохот грома и вспышки молний. «О, мое создание! Нынче ночью я подарю тебе жизнь!» В другое время Тень только посмеялся бы над этой нелепой мысленной картинкой, но сейчас ему стало не по себе. После той мертвой кошки он чувствовал себя как-то странно.
