Примерно через полчаса Летякина уже была готова – выспросила у Здравы старое платье, нарочно посетовав – мол, поскромней велено княгиней одеться, подвязалась кушаком крепким да веревочками – авось, пригодятся, мало ли?
Еще через полчаса вся процессия – надо сказать, довольно скромненькая, малолюдная, никем и никак не чествуемая – во главе с Ольгой спустилась с крыльца, направляясь к церкви Святого Николая. Грянул колокол. Собравшийся на паперти люд – весьма немногочисленный, но далеко не бедный – почтительно расступился. Немецкие и греческие купцы (на католиков и православных церковь еще окончательно не разделилась), местные торговцы, некоторые дружинники и бояре – все почтительно кланялись, крестились, икоса поглядывая на молодую княжну, скромно прячущую лик под повязанной на самый лоб вишневого цвета шалью, неброской, но весьма недешевой.
Под шалью было, что и говорить, жарковато – лето все ж таки! Правда, под верхнюю одежку – серенькую, с красной вышивкой-оберегом, рубаху да длинную, до щиколоток, синюю юбку – Женька ничего больше не надела – никакой нижней рубахи, поневы… А вот белье итальянское, верно, и одела бы, да вот беда, разорвали бельишко-то еще когда чертовы дружиннички старого козлины Довмысла, ныне вместе со Святославом-князем подавшиеся в земли вятичей – поглядеть да примучить. Туда им и дорога, Довмыслу этому да помощничку его, Стемиду-варягу. Ух, вражины! Хорошо было бы, коли не они вятичей, а вятичи их «примучили». Не Святослава, нет, – Довмысла со Стемидом, поганцев. Да еще Криневера-ведьма – как бы действовать не начала, не сгубила.
Такие вот – вовсе не благостные – мысли бродили в голове юной княжны во время вечерней молитвы, когда молодцеватый священник помахивал золотым кадилом, Ольга и ее свиста благоговейно крестились, а чуть левее, к притвору, истово бил поклоны толстопузый боярин Раскоряк. Видать, и впрямь – что-то просил у Господа! Узнать бы – что? Впрочем – а какая разница-то? И так ясно – выпрашивал, и – судя по поклонам – что-то весьма важное. Значит – и дев своих вполне мог в жертву принести.
Так, может, прямо с ним поговорить? Сказать, так мол и так – все про тебя известно, сам дев загубил, волхвам отдал, – так и молчи теперь в тряпочку, пасть захлопни!
Между тем служба шла своим чередом, и священник торжественно читал проповедь:
– Святой Иоанн Креститель родился бо на ровно шесть месяцев раньше, нежели Господь наш Иисус Христос, Рождество Христа – зимний солнцеворот, рождение Иоанна – солнцеворот летний. Под знаком Иисуса Господа солнце начинает возрастать, под знаком Иоанна же – умаляться, тако и сам Креститель сказал: «Ему должно расти, а мне – умаляться».
– Господи, помоги, – перекрестясь, прошептала Женька. – Помоги выбраться отсюда, домой попасть… домой… Эх…
Отстояв вечернюю службу, вся процессия вернулась обратно в хоромы, и юная княжна попрощалась с царственной своей свекровью на улице, у крыльца. Поклонилась низенько, ночки спокойной пожелала да сама, никем не замеченная – бочком-бочком, – выскользнула за ворота княжеского двора, благо стемнело уже, однако народу по улицам бродило с избытком – как-никак не только у христиан, но и у подавляющего большинства – язычников – праздник. И, судя по крикам и песням, куда веселей христианского!
Всех своих служанок хитрая Женька еще загодя предупредила, что нынче проведет ночь в хоромах матушки-княгини, так чтоб зря не искали, не беспокоились. Предупредила, но все же таилась – вдруг да узнает кто? Так и шла до самых стен детинца, до ворот – шаль натянула, оглядывалась.
Народ кругом веселился, ходил с факелами, а по всему Подолу горели костры, рассыпавшиеся по берегам Днепра, словно упавшие с неба звезды.
Велесия Летякина увидала еще издали – парень стоял себе скромненько в стороне от горящего у ворот костерка, переминался с ноги на ногу – ждал. Видать, заждался уже, бедолага!
Вынырнув из толпы, княжна ухватила юношу за руку, потянула к себе:
– Привет!
– Ой… – Велесий дернулся было, но тут же почтительно склонил голову. – Это, госпожа моя, ты!
– Да не называй ты меня госпожой, – покривилась Женька. – Хотя бы сейчас, ага. Побежали к реке, поглядим!
Да уж, побежали. Не шибко-то мог бежать хромоногий служка. Впрочем, старался, поспешал, да и княжна сбавила шаг, оглянулась:
– Ну, где ты там? Не отстал?
– Нет, – улыбнулся Велесий.
– За руку меня держи, – приказала княжна. – А то точно потеряемся, не найдемся. Народищу-то кругом сколько!
И в самом деле, народу хватало! Везде вдоль реки жгли костры, гуляли, хороводились, пели песни.
Матушка-репка,
Уродилась крепка,
Ни густа, ни редка —
Уродилась крепка!
– А-ам!!! – певший песню белобрысый, добродушного вида парень в подпоясанной широким кушаком рубахе неожиданно расставил руки и, сгребя Женьку в охапку, смачно поцеловал в губы:
– Ах ты ж красуля! Так бы и съел!
– Эй! Ты что творишь-то?! – пришел в себя Велесий. – А ну…
– Отпущу, отпущу, что ты! – Парень весело захохотал. – Бери свою невестушку, да будут благословенны к вам боги! Удачи!
– И тебе не хворать, – отдышавшись, улыбнулась Женька. – Вот это поцелуй… Эй! А ты что застыл как вкопанный? Идем же, идем!
Держась за руки, княжна и ее верный слуга спустились к пристани, к Днепру, к отражающимся в черной воде кострам, к хороводам, к песням, к веселящимся людям, к прыгающим через костры парням и девушкам – к празднику, уже переплескивавшемуся через край звездной и теплой ночи.
Дай нам житцу да пшеницу,
Лада наша, Леля,
Ровны гряды, ровны зряды,
Лада наша, Леля!
Со всех сторон слышались песни и смех, жарко горели костры, покачивались у пристани ладьи и лодки. Играла свирель, звенели бубны, из расставленных на берегу больших чанов и бочек наперебой черпали туесами брагу. Поднесли и Женьке с Велесием.
Эх, Ладо, Ладу-Лель!
Княжна хотела было посмаковать бражицу, как вино, да не дали:
– А ну-ка, махом, дева, единым махом! Амм!!! А теперь поцелуйтеся!
Кого-кого, а уж Женьку-то долго упрашивать было не надо. Накрыв губами теплые губы Велесия, княжна долго не отпускала парня, до тех пор, пока бедолага не задышал так тяжело, что стал задыхаться!
– Ай, молодца, дева, ай, молодца! – с добрым смехом похвалил бражник. – Вот те еще туес!
– Ой, нет, нет! Не сейчас, позже.
Наморщив нос, девушка замахала руками и, усмехнувшись, толкнула локтем в бок застывшего камнем парня:
– Ты что такой замороженный? Не понравился мой поцелуй?
– Очень понравился, госпожа! Очень. Я так ни разу… ни с кем…
Юноша опустил голову, и слегка захмелевшая Женька погладила его по волосам, спросила шепотом:
