Переменив после Давыдова несколько владельцев, дом этот в исходе XIX века и вплоть до революции занимала частная женская гимназия Варвары Васильевны Арсеньевой (урожденной Бибиковой), жены видного тульского земского деятеля врача Александра Николаевича Арсеньева, исключенного дворянством его губернии из своих рядов за революционные взгляды и неподобающее дворянину и помещику сочувствие крайним антимонархическим течениям. Гимназия прославилась в Москве демократическими порядками.
Дом, непосредственно примыкающий к долгоруковскому, был в 1889 году приобретен одним из основателей знаменитых Морозовских мануфактур Абрамом Морозовым у тогдашней его владелицы Сушковой, дамы, ничем не прославившейся, кроме своего несколько странного замужества: влюбившись в Италии в уличного парикмахера, она купила ему графский титул, после чего сочла возможным с ним обвенчаться и стала графиней Грациани. Мне кажется интересным попутно упомянуть и о давнишней владелице этого дома – С.П. Потемкиной, сестре декабриста Трубецкого и посаженой матери Пушкина на его свадьбе.
Когда Потемкину в потемках
Я на Пречистенке найду,
То пусть с Булгариным в потомках
Меня поставят наряду, —
написал поэт после того, как долго проплутал по плохо освещенным улицам, разыскивая дом Потемкиной.
Вторжение Морозовых и Коншиных на Пречистенку – знамение времени: российские заводчики и коммерсанты теснят и сталкивают со своего пути дворянство, оскудевшее к тому времени не только средствами, но и дарованиями и умами. Отныне меценаты уже не Всеволжские и Виельгорские, а Морозовы, Третьяковы и Мамонтовы. Они обычно внуки или сыновья – что реже – основателей династий русских миллионщиков.
Сыновья Абрама Морозова (Михаил и Иван) коллекционировали картины, оказывали покровительство художникам. Унаследовав от отца дом на Пречистенке, Иван Абрамович Морозов открывает в 1899 году в нем галерею французской живописи. Доступ свободен – москвичи и приезжие знакомятся с одним из самых полных в мире собраний французской живописи последней трети XIX века. Отмечу, что другой известный русский коллекционер П.И. Щукин, позднее переехавший в Грузины и выставивший там свое собрание картин Ренуара, Дега, Сезанна, Гогена, Матисса и других французских современных живописцев, составившее впоследствии, вкупе с морозовским, богатейшую экспозицию Эрмитажа, начинал свою собирательскую деятельность тоже на Пречистенке, неподалеку от Морозова, но несколько раньше его, в не сохранившемся ныне доме № 13.
Вдумываясь в обстоятельства, при которых составлялись эти коллекции, невольно удивляешься художественному прозрению людей, умевших угадать великое искусство в живописи непризнанных, осмеянных и бедствовавших художников в те годы, когда во Франции владычествовали Винтергальтер и Мейссонье и мерилом прекрасного был успех в «Парижском салоне»! Морозов и Щукин покупали картины Сезанна, Гогена и Матисса, объявленных соотечественниками шизофрениками и шарлатанами.
После 1917 года в доме Морозова был создан Музей Западной живописи, а ныне в нем помещается Академия художеств.
Упомянув в начале очерка о связях Сурикова с Пречистенкой, я хочу напомнить и о других художниках, проживавших на этой улице. В доме № 10 недолго жил в меблированных комнатах Левитан, два года – с 1898-го по 1900-й – снимал квартиру в доме № 38 Валентин Серов. Одновременно с ним и едва ли не напротив его квартиры жил на Пречистенке Врубель, создавший именно в этот период «Пана» и «Царевну-лебедь». Его квартиру в доме на углу Зубовского бульвара, принадлежавшем купцу Шакеразину, неоднократно посещал Н.А. Римский-Корсаков: в его опере «Царская невеста», поставленной С.И. Мамонтовым, пела Н.И. Забела – жена художника. Композитор считал ее непревзойденной исполнительницей некоторых партий своих опер, Врубель писал для них декорации. Художник признавал доброе влияние Римского-Корсакова, приохотившего его к русским сказочным сюжетам. Расписывая обновляемый после пожара театр Солодовникова (ныне Театр оперетты), Врубель написал на плафоне Леля. «Демона поверженного» он называл московской работой. Впрочем, и без признаний художника очевидно, насколько глубоко отразилось на его работах влияние Москвы, художественной атмосферы города, не утратившего обаяния и поэзии древней архитектуры и живописи. Думаю, что именно это помогло Врубелю с такой силой художественного воплощения передать в своих картинах поэзию и очарование преданий и истории русского народа.
…Заканчивая свой беглый рассказ о Кропоткинской, я вижу, что далеко не исчерпал все примечательное, что можно было бы сообщить о проживавших по ней видных деятелях прошлого – декабристах, художниках, ученых, литераторах, философах, старинных чудаках – и случившихся здесь курьезах. Не говоря о смежных переулках, каждый из которых может рассказать об Аксаковых и Нащокине, Герцене и Герье, Лопатиных и декабристе Штенгеле, Нестерове и Танееве, поэте Языкове и Станкевиче, Бакунине и актрисе Семеновой, архитекторе Щусеве и кружке «чайковцев», собиравшемся в семидесятых годах в доме № 29 по Малому Власьевскому переулку…
Немало интересного связано и с домом № 32 на Пречистенке. Он принадлежал когда-то пензенским богачам помещикам Охотниковым и был построен крупным архитектором, возможно, самим Казаковым: Он и сейчас привлекает внимание внушительной колоннадой, лепными балконами, строгим декором, уравновешенностью несколько тяжелых пропорций. Внутри превосходный двусветный зал с богатой лепниной… Долгое время дом занимала гимназия выдающегося педагога и литературоведа Льва Ивановича Поливанова. В ней учились сыновья Льва Толстого, поэт Брюсов… Но разве обо всех и обо всем расскажешь…
Уже с последней трети прошлого века Пречистенку стали застраивать многоэтажными капитальными домами, безжалостно потеснившими стильные особняки, в большинстве построенные лучшими московскими зодчими. Однако отдельные сохранившиеся дома, мною отчасти упомянутые, служат и сейчас украшением улицы, придавая ей старомосковский облик, напоминающий современнику о плодотворной поре русского градостроительства.
Московские городские ансамбли архитектора О.И. Бове
«Ныне в присмиревшей Москве огромные боярские дома стоят печально между широким двором, заросшим травою, и садом, запущенным и одичалым… Но Москва, утратившая свой блеск аристократический, процветает в других отношениях: промышленность, сильно покровительствуемая, в ней оживилась и развилась с необыкновенною силою. Купечество богатеет и начинает селиться в палатах, покидаемых дворянством».
Это писал Пушкин в начале тридцатых годов, как всегда поразительно верно и просто, исчерпывающим образом определив сущность им описываемого. Именно в те первые два десятилетия после Отечественной войны 1812 года в облике Москвы сказался огромный сдвиг, произошедший в развитии России, в которой промышленники и купечество стремительно отвоевали себе права и блага жизни, прежде безраздельно принадлежавшие дворянству.
Изменения, отразившиеся в упоминаемой Пушкиным смене владельцев роскошных палат, построенных в екатерининский, золотой для дворян век, существенно повлияли и на характер новой застройки. Отныне у градостроителей новые цели и задачи. Отходят или отошли в прошлое заботы о возведении отдельных обширных, раскинувшихся на целые кварталы усадеб с домами-дворцами, поставленными там, где приглянулось вельможному владельцу или где удалось ему захватить участок земли.
