Передавала тетушка и всякие анекдоты, напоминавшие герценовские, и мне жаль теперь, что я их не записывал.
«Вот эту разукрашенную бонбоньерку, – рассказывала тетушка, указывая на богатый, затейливый особняк на Поварской, – выстроил себе чайный фабрикант Высоцкий. Он любил ходить по соседям: придет и развлекает общество забавными рассказами. Принимали его охотно и в самых чванных домах; двери распахивали его миллионы, да и был он неподражаемо остроумен. Так вот он говорил о своем сыне, тогда одном из лидеров эсеров, эмигрировавшем потом за границу: «Он будет, возможно, управлять Россией, но моей чайной фабрикой – никогда!»
У одного из подъездов огромного серого доходного дома, охраняемого геральдическим львом с лапой на щите, тетушка мне поведала, что построил его легендарный русский силач борец Иван Поддубный: клал себе всю жизнь на обе лопатки противников, дома и за границей, ни разу никому не поддавшись, и так же успешно накапливал капиталец, решив, что надо прочно обеспечиться ко времени, когда сдадут мышцы, и зажить благополучным домовладельцем…
Церковь Иоанна Предтечи, стояла в Староконюшенном переулке, построена в 1653 году
На Спасо-Песковской площадке ( «Знаешь ли ты, что это «Московский дворик» Поленова!» – не забывала поинтересоваться тетушка) частично загораживал вид на знатный особняк с центральным куполом бедный и невзрачный двухэтажный дом, поставленный у чугунной ограды.
Владелец его, скромный отставной военный, живший на ничтожную пенсию, умер, так и не соблазнившись великими тысячами, с какими набивался сосед, миллионер-коммерсант Второв, желавший приобрести его владение, чтобы убрать мозолившую ему глаза убогую постройку. Этот кряжистый сибиряк сумел вытеснить англичан с их манчестерскими ситцами с персидского и китайского рынков, заторговал своими, русскими, а вот с мелюзгой, упершимся строптивцем: «Не позволю растузившемуся богатею ломать родительский дом!» – не мог справиться…
Переулки рассказывают… Воображение воскрешает важные и пустяковые дела прошедшего, населяет их милыми и немилыми призраками, они возникают не отделенными от тянущихся над тротуарами домов и выглядывающих из-за вековых деревьев флигелей, видевших эту отшумевшую жизнь, из которой вытекала наша…
Когда-то постаревший Тургенев, вдалеке от Родины, одинокий в окружении близкой семьи, друзей и почитателей, стал писать отрывки, в которые вкладывал всю мучительную свою, безысходную тоску по ушедшему, стремясь удержать, увековечить в легших на бумагу словах память об умерших чувствах, отговоренных речах, горечь бесследного забвения всего, что составляет неповторимую человеческую жизнь, обреченную исчезновению… Строки его приумножили богатство русской литературы, их читают, смакуя язык и отточенность фраз, скульптурно облекающих каждую мысль, каждый оттенок чувства, но… нужно ли людям это ничего не меняющее и ничего им не дающее оглядывание назад? В самом деле, нужны ли теперь места, населенные воспоминаниями?
Это небольшое элегическое вступление к рассказу о прогулке по проспекту Калинина должно, как мне кажется, подготовить читателя к впечатлениям и размышлениям, отличным от тех, какие могут возникнуть у человека, не оставившего частицу своего «я» в закоулках старой Москвы, о каких тут шла речь. Справедливости ради мне необходимо добавить, что на задворках крохотных домовладений арбатских улочек скапливалось изрядно грязи, что жить в кое-как приспособленных, разгороженных ободранными перегородками прежних «покоях» и всяких зальцах со щербатыми паркетами, прогнившими, промерзающими зимой углами, подтекающим водопроводом и неутихающими сварами между жильцами, обреченными устанавливать очередь на пользование видавшей лучшие дни ванной комнатой и толкаться в полутемной кухне с полудюжиной шипящих примусов, было отнюдь не сладко. Поэзия арбатских переулков не существовала для тех, кому приходилось годами ютиться в мансардах набитых народом особнячков, некогда предназначенных для жизни одной семьи…
А теперь к делу.
Строительство проспекта Калинина вызвало, как известно, много споров и разногласий, не разрешенных, пожалуй, по сие время. У магистрали есть защитники, горячие сторонники, готовые считать авторов ее достойными премирования, но есть у нее – и немало – критиков, не менее убежденных отрицателей. Это вполне закономерно: прокладывание широкой магистрали на месте давно обжитой, застроенной части старинного города – дело в целом новое, глубоко отзывающееся на его исторической самобытности. Да и масштабы дела, как и неясность дальнейших перспектив развития новой трассы, объясняют страстность порожденных дискуссий – они идут вокруг проблем, затрагивающих будущее города.
Выиграла ли древняя столица от произведенных изменений, в корне преобразивших целый район, складывавшийся столетиями, или проиграла? Вопрос этот отнюдь не риторический, ибо ответ на него должен указать, следует ли и дальше подобным образом перекраивать прежний, средневековый центр Москвы, или надо находить другие пути для ее роста, дальнейшего благоустройства и модернизации.
…Что, помимо Кремля, возникает перед мысленным взором при словах «старая Москва»? Вспоминаются такие улицы, как Кировская, с домами, воплотившими в малых масштабах обаяние целых эпох русской архитектуры: классический особняк Барышниковых, построенный Матвеем Казаковым, дом с пышным фасадом, воздвигнутый архитектором Франческо Кампорези; в контрасте с ним – четкие линии здания Центросоюза, иллюстрирующие изменение архитектурных форм. Вспоминается великолепная Меншикова башня, непревзойденный образец отечественной архитектуры XVIII века. И Старая Басманная, ныне улица Маркса, непостижимо сохранившая дворец отца Грозного, щеголяющая пышным барокко церкви Никиты Мученика и палатами Демидова со знаменитыми золотыми залами… Далее Кропоткинская улица с Музеем Пушкина – типично московским особняком, могущим служить образцом вкуса и стиля; кущи Нескучного сада с белеющими за деревьями колоннами и портиками старых построек; кокошники, главки и пояски гребешков церквей Замоскворечья; и, разумеется, поэтические Арбатские переулки…
Всему перечисленному – не охватившему и малой доли примечательностей московских – присущ свой облик, своя стать – своеобразие города, сохранявшего на протяжении веков свое неповторимое лицо и планировку, определявшиеся его местоположением и легшие в основу градостроительных идей и представлений, выработанных историей. Тут эволюция, основанная на преемственности и национальных традициях.
Но вот мы на проспекте Калинина, и сразу ощущение, что попал в иной мир. Та Москва, с ее привычными масштабами и пропорциями, осталась за его пределами. Перед глазами нечто принципиально отличное, у нас невиданное, разве только на киноэкранах… Не сочтешь этажей вознесшихся кверху плоских зданий – непременно собьешься! Они снизу доверху однородны, без единого разделяющего признака: бесчисленные стандартные проемы одинаковых окон, как поставленные вертикально шашечницы с несколько удлиненными квадратами полей. Глаз, утомленный бесплодными поисками детали, способной остановить внимание, заинтересовать, покидает горние высоты…
