Однако Советский Союз славился тем, что напоказ творилось одно (и говорилось с трибун, и писалось в газетах и книгах, и снималось в кино) – а в жизни происходило совсем другое. Считалось: то хорошее, что происходит напоказ и на виду, со временем подтянет, как комсомолка-отличница – неподдающегося хулигана, все остальное грубое пока и неправильное. Поэтому сказано демонстрировать в космосе дружбу народов или равенство полов – будем демонстрировать.
Ну, а для того, чтобы выступать за мир и всеобщее ядерное разоружение, следовало, конечно, наделать как можно больше ракет с атомными боеголовками. Так, плавно, перешли ко второму вопросу повестки.
– Вы ведь знаете, товарищи, – по-прежнему экспрессивно заявил предсовмина, – что янки установили здесь, за морем, в Турции, свои ядерные ракеты? Что же это получается? Пять-шесть минут подлетного времени, и они уже здесь, падают нам на головы! И бомбят наши Кубань, Дон, Донбасс, Крым, Одессу! А мы? Что мы можем противопоставить столь агрессивным планам НАТО? Я понимаю, это вопрос для заседания совета обороны, и он у нас здесь, в Пицунде, состоится завтра, с участием военных и других ответственных товарищей, но я у вас, ракетчиков, спрашиваю: что можно сделать?
На самом деле Никита Сергеевич далеко не прост был в ракетных делах. Сын его Сергей работал в «ящике» у конструктора Челомея, был шефом превозносим и продвигаем, а взамен (говоря современным языком) лоббировал перед папашей интересы своей «фирмы». И рассказывал отцу, конечно, о состоянии и перспективах ракетной техники.
– Так почему бы нам, – хитро оглядев собравшихся, проговорил председатель совмина, – не запустить на орбиту спутник с ядерной бомбой? Пусть он там кружит над нашими недругами, а если вдруг понадобится, атомная ракета посыплется по нашей команде в буквальном смысле им на голову? Сколько тогда подлетное время будет? Больше или меньше тех шести-восьми минут, что американцам лететь из Турции?
– Как раз столько и составит, – кивнул кто-то из конструкторов.
– Вот!
– Сделаем, Никита Сергеевич, обязательно такую ракету сделаем, – деловито пометил в своем блокноте Королев. Он не стал, разумеется, докладывать всесильному сатрапу, что эскизный проект подобной ракеты уже готов. Вскоре ее назовут ГР‑1, или глобальной ракетой.
А неустанный борец за мир во всем мире (как величали в газетах дорогого Никиту Сергеевича) продолжал свои человеконенавистнические построения.
– Я знаю, Сергей Палыч, вы такую ракету проектируете, чтобы на орбиту не пять тонн выводить, как сейчас, а все сорок. Дело хорошее, не спорю. Но почему мы с вами так опасливы, так робки? Что, если создать носитель, который смог бы закидывать на орбиту все семьдесят, а то и восемьдесят тонн? Вы представляете, какая перспектива открывается? Восемьдесят тонн на орбите – это целая космическая станция! Будут в ней летать наши космонавты, а мы оснастим ее ядерными боеголовками. И если вдруг, как говорится, завтра война, они обрушат эти атомные припасы прямо на головы американцам!
Королев опять сделал пометку:
– Вы абсолютно правы, Никита Сергеевич, перекомпонуем большую ракету Н‑1 на восемьдесят тонн.
Большая ракета была нужна главному конструктору – но не для войны и не для орбитальной станции. Такая ракета означала экспедицию на Луну и, кто знает, на Марс. И это было главным для Королева. Это – а не грозить «американам».
Нечасто, но случалось, что наметки, сделанные на совещаниях у главных руководителей СССР, воплощались в жизнь. По странному свойству советской системы, это происходило не тогда, когда речь шла об увеличении производства мяса и молока или выпуске качественной одежды и обуви. Но вот что касалось ракет или ядерного оружия, удивительным образом практически все так или иначе удавалось.
Глобальная ракета ГР‑1, на которой можно вывести в космос ядерную боеголовку, в ОКБ у Королева была создана, и ее макеты пару раз провезли по Красной площади во время парадов на седьмое ноября. Однако вскоре после этого начались переговоры о невыводе ядерных вооружений в космос, которые в 1967 году завершились подписанием соглашения.
Орбитальные станции также были созданы – «Салют», «Алмаз», «Мир» – и они служили в том числе военным нуждам, – однако из-за соглашения шестьдесят седьмого года их также не оснастили ядерными боеголовками.
И тяжелая ракета, запускающая орбитальные станции, в СССР появится. Правда, ее под названием УР изготовят в КБ Челомея. (Сейчас они называются «Протон».) А вот тяжелая ракета Н‑1, придуманная и изготовленная в «фирме» у Королева, так, увы, ни разу и не полетит. Под нее будут созданы гигантские стартовые сооружения на Байконуре, построены огромные монтажно-испытательные корпуса, изготовлены и испытаны в общей сложности сотни новых ракетных двигателей. Однако четыре аварии на старте – последняя в семьдесят втором году – навсегда закроют этот проект.
А навязчивая идея Хрущева о подлетном времени баллистических ракет в шесть-восемь минут еще даст о себе знать, причем довольно скоро, до конца этой повести.
Подмосковье.
Галя
Наверное, было символично, что в отряд девчата прибыли накануне дня космонавтики. Праздник был самый новый в стране. Отмечался впервые. Трудно поверить: только год назад слетал Юра. А вскоре вслед за ним Герман. И вот теперь ради них и в честь их собирается целый Кремлевский Дворец съездов, на шесть тысяч человек, и оба парня сидят в президиуме, рядом с руководителями партии и правительства. (Во втором ряду президиума, за спинами главных героев, притаился, кстати, генерал Провотворов.) А прочие космонавты, не летавшие, засекреченные, никому не ведомые, расселись, одетые в «гражданку», в зале. Не на галерке, но и далеко не на первых рядах. Впрочем, на тех же местах для безвестных героев сидят и Королев (его Галя знала, конечно, в лицо, по работе в ОКБ), и его заместители, и, наверное, другие конструкторы, важные и главные, о которых даже она, как и все простые советские люди, не ведала. А вот Владика в Кремлевский Дворец не пригласили – даже на галерку. Нос не дорос.
После торжественного вечера, слегка подпив в банкетном зале, возвращались в автобусе к месту службы, на платформу Чкаловская. Юрка Первый и Герка Второй – вместе со всеми, не отрываясь от коллектива, хотя каждый получил за свой полет автомашину «Волга». Провотворов, верно, ушел после заседания пешком в свой Дом правительства, и вот ведь что интересно: Гале ни на долю секундочки не захотелось оказаться рядом с ним. Компания парней и девчат, готовившихся вместе к столь важному делу в своей жизни, была для нее гораздо интереснее.
В автобусе распределились по чинам. На переднем сиденье – замполит Марокасов Николай Федорович, колоритный, огромный, бритый наголо полковник, источающий какую-то особенную, отеческую душевность. Дальше галантные космонавты отвели место, справа и слева, вновь прибывшим дамам. Юра Самый Первый лично стоял у кресел и отгонял невеж, которые намеревались было плюхнуться впереди. За девушками уселся он сам, а рядом с ним один из нелетавших, Алеша Блондин. Герман расположился в другом конце автобуса, и Галя заметила, может, ошибочно, что два героя между собой не больно-то общаются: может, до сих пор ревнуют друг друга к славе? Остальные были для Гали пока что на одно лицо, разве что выделялся средь других Гриша Нелюбин, красивый, как его тезка, донской казак Мелехов из фильма «Тихий Дон». Гриша тоже держался особняком, ни с кем не разговаривал и сел ото всех отдельно. Возможно, подумала Галя, он до сих пор завидует Герману и Юрке – и есть за что. Гриша был ровно год назад, двенадцатого апреля шестьдесят первого, вторым запасным, потом готовился к третьему полету, а теперь его снова отодвигают. Вроде в Инстанциях принято решение, что в следующий рейс, который станет групповым, полетит не он, а на одной ракете Пашка, на другой Андриян.
