Однажды утром, проснувшись, жена вдруг сказала:
— Скоро, скоро настанет время нам возвращаться на родину, ведь так?
— Тебе надоело жить в этой цивилизованной стране?
— Нет, не надоело. Я на своем опыте, самостоятельно испытала тот путь, который прошла эта страна от состояния дикости, в какой и ныне пребывает наша дикая родина, до теперешнего ее состояния. Ты же понимаешь, насколько это было трудно.
— До сих пор было трудно, но теперь, наверное, станет легче.
— Мне почему-то стало страшно… в этой цивилизованной стране.
— Стало страшно? В этом райском мире?.. Может быть, потому, что рай исчез из твоей души?..
— Здесь действительно рай, но… Я недавно стала скучать по своей родине, хоть она и дикая страна. Я подумала, что мне будет легче родить там.
— Вот оно как! Здорово! Поздравляю.
— Я даже решила, что и такую радость лучше испытать на родине… Где бы ни жить, я все равно останусь человеком этой цивилизованной страны. Но ведь и ты вскоре уедешь отсюда.
— Знаю.
— Однако в этой цивилизованной стране ты тоже стал беспечным человеком, — со смехом сказала жена и, как обычно, начала шагать по комнате со словами «либертэ, эгалитэ, фратернитэ» — голос ее весело звенел.
Через некоторое время эти звуки затихли, и жена сказала:
— Я хотела бы вернуться в Японию раньше тебя, но, подумав о сорокапятидневном путешествии, осознала: земной шар так велик и широк. И хотя эта страна — рай, вряд ли удастся снова приехать сюда…
— Вот поэтому, по мере возможности, не будем торопиться.
— Когда мы ехали сюда на японском судне, японские мужчины-пассажиры уподоблялись животным, это было страшно, и мы тогда решили возвращаться на родину иностранным пароходом. Там пассажиры цивилизованнее и таких диких животных, как наши соотечественники, будет, наверное, поменьше.
— Попробуем?
— Надо поскорее забронировать места на иностранном судне.
Жена в тот же день заказала каюту первого класса для японских супругов с трехлетней дочерью на французском корабле, прибывающем в порт Кобе осенью.
Я пока что ни разу не упоминал о деньгах… Японская иена стоила дорого, одна иена была в сто или в двести раз дороже, и даже я, будучи бедным человеком, на месячную зарплату японского государственного служащего мог вести во Франции роскошный образ жизни. Никому не причиняя хлопот. Так что в этом смысле жизнь у нас была райская.
В то время кроме книг по моей специальности в области экономики я покупал книги по новой и старой французской литературе, а так как у нас не было места для хранения этих книг, я часто посылал их токийскому отцу.
Никогда больше за всю мою жизнь я не мог так свободно обращаться с деньгами, для моей души это тоже было полноценное время.
Словом, для нас с женой это были счастливые дни, мы жили, не понимая, что за счастье надо благодарить.
На родину мы плыли на французском корабле и через сорок два дня прибыли в Кобе.
В то время родившейся в Париже нашей старшей дочери, которая воспитывалась в парижских яслях, было около трех лет.
Когда мы плыли в Европу, из тех сорока пяти дней, что мы провели на японском корабле, примерно тридцать дней показались нам адом, потому что несколько японских мужчин, ехавших первым классом уподобились самцам животных, и мы, супруги, не могли свободно гулять по палубе.
Поэтому, когда мы возвращались на родину, жена беспокоилась о трудностях путешествия на корабле с трехлетней дочерью.
Однако на французском корабле ничего подобного не было.
В чем же дело? Наверное, в том, что на французском судне публика была цивилизованная, а на японском отличалась варварством и дикостью? Другими словами, Франция была воплощением цивилизации, а Япония — дикости, не так ли?
Это было в 1929 году и произвело на нас огромное впечатление. Да, верно, это был четвертый год эпохи Сёва.
Неужели в то время японцы настолько отличались от других народов мира своим варварством!
Глава седьмая
Седьмое февраля 1992 года стало для меня незабываемым днем.
Впервые с тех пор, как ушел из жизни мой друг по Первому лицею Накатани, я встретился с ним в Истинном мире, и мы весело разговаривали, и я получил известие от Жака, что в наш дом придет госпожа Родительница — Основательница учения Тэнри — Мики Накаяма.
Когда я с Жаком поспешно вернулся к себе домой, в «комнате Бога» Родительница надевала на себя алое кимоно.
Там были моя дочь и ее помощница, а госпожа Родительница молилась перед предстоящей беседой. Я сел рядом с Жаком и приготовился слушать речь Родительницы.
— Бог-Родитель начал строить этот мир, желая радоваться и храня великую мечту о «жизни в радости» этого мира.
В великом сне Бога-Родителя существует наш мир. Мы живем в лоне Бога-Родителя. И вся жизнь человека — тоже великий сон. И государство — тоже великий сон.
Когда я родилась в эру Тэмпо, был мир Токугава. Но мир Токугава ушел подобно сну. И мир империи Мэйдзи ушел, подобно сну.
Действительно, государство — это сон! Сон во сне. Проходит время, и меняются сны. И какой бы властью ни обладали люди, все они видят сон. Видят великий сон. И все живут во сне. И все это живет в Великом Сне Бога-Родителя.
И все то, что называется душой, и каждодневные мысли человека, и его великие замыслы — не что иное, как сон.
Некоторые важничают: «Я стал богачом», но когда-нибудь, если человек очерствеет душой, деньги от него убегут. И это тоже сон.
Положение человека в обществе, его власть и прочее — недолгий сон.
Бог же показывает всем воистину Великий Сон.
Если жить, слишком кичась собой. Бог отнимет этот сон. Он разбудит. И проснувшись — поймешь меру своей силы.
Поистине, этот мир дан нам взаймы. И вся человеческая власть тоже. Те, кто с важным видом говорят: «Я — премьер-министр» или «Я — президент», они тоже напоминают видящих сон, который скоро закончится. И когда Бог разбудит их, они заметят, что они просто люди, такие же, как все.
В эту минуту внезапно послышалась песня, исполняемая красивым баритоном.
— Эту песню Бог дал тебе в награду. Слушай внимательно. — С этими словами, Жак, сидевший рядом со мной, начал исчезать. Я поспешно пытался задержать его, убеждая:
— Давай послушаем вместе! — но он сказал:
— Я еще не заслужил этого, в следующий раз, — и исчез.
И повсюду вокруг меня в сопровождении симфонической музыки слышалось соло баритона.
Это была красивая, полная печали мелодия, она потрясла меня до глубины души, и слезы выступили на глазах. Но я не знал ее названия и не знал, кто исполнял ее. Эту музыку я слышал впервые.
