Кроме того, госпожа Родительница напомнила мне о том, как в конце Тихоокеанской войны, когда на фронт стали отправлять студентов и даже школьников и многие из моих читателей-студентов перед отъездом приходили ко мне проститься, я, напутствуя их, говорил, чтобы они не торопились умирать. Однако, к великому огорчению госпожи Родительницы, после капитуляции живыми вернулись далеко не все. Трое из этих невернувшихся — один был из Нумадзу, второй — из Фукуоки (его родители жили в Маньчжурии), третий — из Нагано — хотели стать писателями. Так что я должен жить долго еще и ради того, чтобы, вспоминая все, что они мне рассказывали тогда, претворять в жизнь их замыслы, чтобы выразить печаль, снедавшую их сердца, то есть я обязан писать теперь еще и за них троих. Вот почему мне лучше бы держаться в стороне от жизни современного общества, где я могу покрыться пылью, так что больные ноги для меня — благо и милосердие Божье.
Услышав вдруг, через сорок с лишним лет, имена этих погибших на фронте юношей — Минору Вада, Сусуму Касима, Сэйдзо Ивами, — я почувствовал, как слезы подступают к глазам…
Во время третьей нашей беседы госпожа Родительница тоже вдруг сошла с сиденья и сказала:
— Ну, сегодня ни о чем мудреном говорить не станем, просто поболтаем о том о сем, представь, что я твоя соседка.
Мы беседовали довольно долго, ее ласковые слова проникали глубоко в сердце.
Тем летом, когда мне исполнилось четыре года, однажды утром я проснулся в комнате дедушки с бабушкой во флигеле и, обнаружив, что под москитной сеткой нет ни того, ни другого, испугался и по переходам побежал в главный дом. Там не оказалось никого — ни отца, ни матери, ни братьев. Плача, я стал искать их и обнаружил дедушку с бабушкой, которые, понурившись, сидели перед домашним святилищем.
В то утро я узнал, что родители, решив посвятить жизнь учению Тэнри, ушли из дома, оставив меня сиротой. По словам госпожи Родительницы, именно в то утро она впервые и обратила на меня внимание. И решила заменить мне мать: ее попросил об этом Иисус, Он сказал, что я являюсь перерождением Иоанна, посланного, чтобы свидетельствовать о свете… Однажды, когда я учился в начальной школе, дед сжег журнал, который мне дал почитать приятель, и мне показалось, что я не могу больше жить. Вспомнив, что совсем недавно один из моих одноклассников покончил с собой, бросившись в реку Каногаву — бедняга считал, что таким образом выполняет свой сыновний долг, ведь если он умрет, одним ртом в доме станет меньше, — я выбежал на берег реки на то же самое место и хотел уже броситься в воду, но тут кто-то словно схватил меня сзади за плечи, и я услышал сердитый голос: «Не смей умирать! Посмотри, как сердится Фудзи, как она покраснела от гнева!» И это была госпожа Родительница… С тех пор Фудзи всегда поддерживала меня в трудные минуты, поднимая мой дух, и все это тоже благодаря госпоже Родительнице…. Она помогла мне поступить в среднюю школу — именно благодаря ей в моей жизни появился некий морской офицер, который согласился ежемесячно переводить мне три иены… А когда, закончив среднюю школу, я решил держать экзамены в Первый лицей, директор нашей школы, обеспокоенный состоянием моего здоровья — я был явным дистрофиком, и он боялся, что меня забракует медицинская комиссия, — обратился к Уэмацу, богачу из Харамати, который был попечителем нашей школы, и попросил его на четыре месяца до начала вступительных экзаменов взять меня к себе в дом гувернером при его старшем сыне Сигэо, учившемся тогда в третьем классе. Я впервые получил в свое распоряжение сравнительно большую комнату, где не только мог заниматься, когда мне заблагорассудится, но и спать не скрючившись, а вытянувшись во весь рост. Питался я тоже вместе со всеми, помню, как я удивлялся: «Неужели они всегда едят та кую еду?» Постепенно я окреп и вылечился от дистрофии, благодаря чему смог поступить в Первый лицей, а мать Сигэо вместе с причитающимся мне гонораром подарила мне зимнее кимоно и куртку хаори. Еще она сказала, что на каникулы я всегда могу приезжать к ним, как к себе домой, и все домашние пришли попрощаться со мной, радуясь моему успеху. И все это тоже благодаря госпоже Родительнице, которая выбрала эту женщину, чтобы та на время стала мне матерью…
Я уехал в Токио, где сначала учился в Первом лицее, потом в Императорском университете. Для меня, не имевшего за душой ни гроша, это были воистину тяжелые времена. Тогда студенты не имели возможности подрабатывать, и я постоянно обращался за помощью к разным людям — иногда мне удавалось получить место репетитора, иногда мне давали что-нибудь перевести, иногда кому-то удавалось выхлопотать для меня стипендию. Очень часто я по несколько дней ничего не ел, много раз мне приходилось пропускать занятия, чтобы заработать хоть немного денег. В конце концов жизнь свела меня с отцом из Адзабу, но к помощи скольких добрых людей я вынужден был прибегнуть, пока этого не произошло! И все это тоже благодаря госпоже Родительнице…
Напомнив мне об этом, госпожа Родительница сказала:
— Вот ты часто думаешь о том, что лишен чувства сыновней признательности, поскольку родители бросили тебя в раннем детстве. А почему бы не считать родителями людей, которые так тебе помогали?
Ее слова заставили меня задуматься. В самом деле, меня всю жизнь окружали люди, которых я любил куда больше, чем родных отца и мать, люди, которые много сделали для меня, которых я никогда не забуду, и никого из них я так и не отблагодарил.
— Да, ты обязан исполнить свой сыновний долг и отблагодарить всех этих людей… — продолжала госпожа Родительница. — И у тебя есть только одна возможность это сделать — жить еще долго и написать много прекрасных книг им на радость. Потому-то Бог и держит тебя за ноги и насылает на тебя болезни телесные, чтобы ты не мог ходить повсюду, собирая мирскую пыль… И, как я уже говорила, тебе придется писать еще и за тех троих студентов, что погибли на войне… Говорят, срок человеческий — сто пятнадцать лет, но тебе, если ты будешь писать книги, радующие Бога, будет дарована жизнь и в сто пятьдесят, и даже в двести лет… Постарайся же не простудиться, в горах становится прохладно… Я буду приходить к тебе каждый вечер и ложиться с тобой рядом, так что ни о чем не беспокойся…
И с этими ласковыми словами госпожа Родительница удалилась.
Как только я проводил ее, у меня возникло ощущение, что в ее речах есть некое противоречие. Чтобы писать книги, передающие людям Божью волю, говорила она, надо жить долго. А чтобы жить долго, я должен, дабы не покрыться пылью, избегать всякого общения с внешним миром. На первый взгляд вроде бы все логично, но чем дольше я думал, тем более неубедительным и противоречивым мне это казалось…
Еще раньше госпожа Родительница говорила, что человек живет, получив плоть свою от Бога, и неизбежно покрывается пылью. Даже нежилую комнату надо убирать каждый день, иначе в ней скапливается пыль, точно так же и человек — каждый вечер перед сном он, анализируя и оценивая свои поступки, должен очищаться от осевшей на нем пыли, тогда на следующее утро он встречает день свежим и счастливым, словно родившимся заново. Пыль — есть нечто неотделимое от человеческой жизни. Ее следует удалять, счищать со своей души, если этим пренебрегать, то возникают разные телесные заболевания и житейские трудности, но при этом самой пыли можно не опасаться.
