— Как вам известно, существует несколько жизнеописаний Христа, написанных в разное время людьми разного вероисповедания. Вы не думаете, что и жизнеописаний Вероучительницы тоже может быть несколько?
— Так ты собираешься писать о Вероучительнице с таким же благоговением, как писал бы о Христе?
— Но ведь иначе бессмысленно и начинать.
— Ну и что тебе нужно от меня?
— Я хотел бы получить у вас какие-нибудь материалы. Ведь, кажется, они есть только у вас.
— Материалы? Вон оно что… Но у меня тоже ничего нет.
— Да? Ну, тогда я просто не знаю, что и делать… Не позволите ли ознакомиться хотя бы с жизнеописанием, составленным вашим отцом, его ведь нет в открытой продаже?
— Но у нас всего один экземпляр, его запрещено выносить за пределы Центра.
Что ж, судя по всему, я оказался в тупике. Я встал, собираясь откланяться, но симбасира неожиданно сказал:
— Мне хотелось бы побеседовать с тобой спокойно, без спешки, подожди здесь, а то там ко мне пришли, — и вышел из комнаты.
Я решил дождаться его. Ждал, ждал, прошло полчаса с лишним — никто не появлялся. Уходить, никому ничего не говоря, было неудобно, поэтому я продолжал сидеть в приемной. Через час мне стало совсем невмоготу, я решил потихоньку уйти и уже поднялся было, как вдруг появился депутат парламента и попросил меня следовать за ним. Пройдя по разным переходам, мы очутились в великолепной, заново обставленной просторной комнате. За столом лицом к входу сидело человек десять, еще столько же восседало с противоположной стороны.
Я остолбенел.
— Знакомься, это сын одного из наших прихожан, — сказал сидящий в центре симбасира, представляя меня своему визави — юноше лет двадцати в японской одежде. Я узнал младшего сына князя Коноэ
[25]
, два года назад покончившего с собой.
Меня усадили на место с краю, я чувствовал себя не в своей тарелке и очень нервничал. Сменилось несколько блюд, японских и европейских, из напитков подавали саке, европейские вина, пиво. Угощение было роскошное, напоминавшее о довоенных временах, но оно не лезло мне в горло, я вспоминал о вечно голодных токийцах, целыми днями рыщущих по черным рынкам в поисках хоть какой-нибудь пищи. Оглянувшись, я увидел смиренно ожидающих в соседней комнате служителей и служительниц Великой Церкви и, подумав о том, каких неимоверных усилий им стоило обеспечить такое угощение, а главное, в какое замешательство их повергла необходимость накормить еще и меня, все-таки взял в руки палочки, но так и не смог заставить себя съесть хоть кусочек.
Симбасира постоянно обращался к сыну князя Коноэ, возможно желая как-то ободрить его, но остальные явно чувствовали себя неловко. Разумеется, я ни с кем не разговаривал и сидел как на горячих угольях. Так я с трудом вытерпел целый час, потом симбасира, сказав юноше:
— Идите за мной, я вам кое-что покажу, — поднялся с места.
Вместе с юным Коноэ и его телохранителями он исчез в переходе сбоку от гостиной, и тут же за ними последовали депутат парламента и все остальные.
Оставшись в одиночестве, я растерялся, но скоро ко мне подошла пожилая женщина.
— Симбасира просил вам передать, что задерживается… — сказала она и провела меня в прежнюю комнату. Я тут же распрощался и ушел, весь кипя от возмущения.
Выйдя на улицу, я твердо решил: никакой биографии писать не стану. «Хватит! — негодовал я. — К чему продолжать эту абсолютно бессмысленную трату душевных сил и времени?» Вернувшись домой, я сразу же сел писать письма О. и в издательство «Вестника», чтобы сообщить им о своем отказе, и тут увидел на столе бандероль, пришедшую за время моего отсутствия.
Внутри оказался новый номер «Вестника Тэнри», на первой же полосе которого красовалась моя большая фотография и анонс о готовящейся публикации «Жизнеописания Вероучительницы». От подобной наглости я пришел в еще большую ярость.
И тут-то я подумал, что мне вряд ли представится другая возможность докопаться до сути учения Тэнри и рассказать людям правду об этой религии, которой посвятили жизнь мои родители и многие родственники и из-за которой вся наша семья вынуждена была влачить столь жалкое существование. «Ну и пусть у меня нет никаких материалов, постараюсь все же что-нибудь раскопать и напишу» — разозлившись, решил я.
И в тот момент, впервые за двадцать последних лет, я вспомнил о Жаке.
«Дорогой Жак, — мысленно обратился я к нему, — мы расстались, поклявшись встретиться снова через четверть века, осталось всего пять лет, неужели мы и впрямь увидимся? Как раз сейчас я пытаюсь обрести того великого Бога, мысль о котором ты заронил в мою душу. Ты говорил, что этот Бог снизошел на Христа, а я собираюсь выяснить, не снизошел ли Он еще и на японку по имени Мики Накаяма. Помнишь, на той волшебной горе, у Скалы Чудес, ты сказал мне, что если только я брошу экономику и стану заниматься своей любимой литературой, этот великий Бог обязательно избавит меня от туберкулеза и поможет вернуться на родину. Ты много раз говорил мне о том, что литература — это дело, предназначенное мне Великим Богом. И вот я стал литератором. Но до этого дня мне и в голову не приходило, что, занимаясь литературой, я выполняю свое предназначение. Я просто забыл об нашем с тобой разговоре. И только теперь, вспомнив о тебе, я наконец это понял. И именно потому, дорогой Жак, что таково мое предназначение, мне просто необходимо написать о Мики Накаяма, а главное — выяснить, действительно ли снизошел на нее Великий Бог. Если я не сделаю этого, то вряд ли смогу встретиться с тобой через пять лет». И я глубоко вздохнул.
Вот почему, словно подгоняемый Жаком, я начал писать и сумел сдать первую часть «Жизнеописания Вероучительницы» точно в установленный «Вестником Тэнри» срок. У меня получилось что-то вроде введения, в котором я рассказал читателям о своих мытарствах, связанных с поисками материала, и обратился к ним с просьбой о помощи.
Это введение публиковалось с продолжениями в течение четырех с лишним месяцев подряд, и до меня уже начали доходить слухи, что в Центре мной недовольны, мол, когда же наконец я приступлю к биографии Вероучительницы, однако от читателей-прихожан и из некоторых подведомственных церквей я получил множество сочувственных писем и разные интересные материалы.
Тогда-то я впервые и узнал о том, как много среди простых верующих и служителей небольших приходов людей, в сердцах которых живет истинная вера, совсем не такая, как у влиятельных наставников из Центра и профессорской верхушки Тэнри. И я подумал, что, раз мои писания радуют таких людей, я должен продолжать писать, сколько бы времени это ни отняло.
Работая над «Введением» — а на него ушло месяца четыре, — я много и серьезно размышлял о том, действительно ли Бог, сошедший на Мики Накаяма, является тем самым Великим Богом, о котором говорил мне когда-то Жак. Я решил для себя: если ответ окажется отрицательным, ограничусь одним «Введением» и не стану писать дальше, сославшись на то, что мне не удалось найти нужных сведений.
