Самым известным перевозчиком в мифологии был древнегреческий Харон, однако данная мифологема была широко распространена по всему Старому Свету и свойственна многим народам, не относящимся к индоевропейской языковой семье. Стоит отметить такую интересную деталь, что, согласно Вергилию, лодка Харона, как и ладья на псковском гребне, оснащена парусом:
Воды подземных рек стережет перевозчик ужасный —
Мрачный и грязный Харон. (…)
Гонит он лодку шестом и правит сам парусами,
Мертвых на утлом челне через темный поток перевозит.
(Вергилий. Собрание сочинений, СПб., 1994, с. 226)
Однако этот бог переправляет через реку подземного мира не всех умерших, а лишь должным образом погребенных, как об этом говорит Сивилла: «Лодочник этот — Харон; перевозит он лишь погребенных» (там же, с. 227).
Таким образом, роль совершения должного похоронного ритуала с телом умершего чрезвычайно возрастала, поскольку от соблюдения или несоблюдения его напрямую зависела посмертная судьба души. На территории нашей страны в качестве примера существования подобного рода представлений можно привести Олений остров на Онежском озере. Хоть часть могил была разрушена до начала раскопок, археологам удалось обнаружить 174 захоронения, датируемых VI тыс. до н. э. и относящихся к эпохе мезолита. Заметных следов обитания людей каменного века на этом острове не выявлено, из чего можно заключить, что соплеменники специально перевозили своих умерших на этот «остров мертвых».
Еще одну связь между носителем верховной власти в человеческом обществе и богом неба, имевшим, как было показано выше, непосредственное отношение к обработке земли, мы имеем на примере ставшего основателем чешской княжеской династии пахаря Пржемысла. В былине о Вавиле ее главный герой точно так же пашет землю, а затем с помощью Кузьмы-Демьяна становится царем. Следующую связь между богом неба и княжеской властью мы можем увидеть на примере одного атрибута последней. Очевидно, именно со Сварогом как богом неба был связан такой атрибут верховной власти, как шапка, которая в русской традиции играла ту же самую роль, что корона в средневековой Европе. Семантика подобного образа прослеживается достаточно легко. Уже в эпоху индоевропейской общности, как показывают нам данные лингвистики, голова ассоциировалась с небом: др.-англ. heafod «голова», но др.-англ. heofon «небо», и.-е. ker/kel «голова», но лат. caelum «небо», и.-е. uer «верх», «голова», но греч. ουρανοζ «небо». Естественно, в первую очередь это относилось к богам, особенно к тем из них, чей облик перекликался с обликом Первобога, вмещавшего в себя всю Вселенную. Повествуя о сотворении мира путем расчленения Пуруши, «Ригведа» (Х, 90, 14), в частности, отмечает:
Из пупа возникло воздушное пространство,
Из головы развилось небо,
Из ног — земля, стороны света — из уха.
Так они устроили миры.
Данная характеристика оказалась чрезвычайно устойчивой в индийской традиции и в «Упанишадах» бог Праджапати характеризуется таким образом: «Небо — его голова, пуп — воздушное пространство, земля — ноги, солнце — глаз…» (Упанишады, М., 1967, с. 144). В сказании о рождении Сканды Индра обращается к богу Брахме со следующей речью: «О великий! Ты вечен, и не гнетет тебя бремя рождений. Ясное небо — твое чело, а луна и солнце — твои очи, власа твои — ползучие змеи, страны света — твои уши, океан — пуп на твоем бессмертном теле, а сама земля — воистину твои ноги» (Темкин Э. Н., Эрман В. Г. Мифы древней Индии, М., 1982, с. 174). В Греции орфики подобным образом воспринимали и Зевса:
В образе зримы его голова и лик велелепный
Неба, блестящего ярко, окрест же — власы золотые
Звезд в мерцающем свете, дивной красы, воспарили.
(Фрагменты ранних греческих философов, ч. 1, М., 1989, с. 55)
Отсюда оставалось сделать всего один шаг до отождествления с небом и носимого на голове убора. Это было тем более легко, что и чисто визуально небо представлялось как покрывающая землю шапка, а ночью составлявшие зодиак звезды охватывали нашу планету, как околышек этой шапки. Как показывает «Ригведа» (і, 173, 6), шаг этот был сделан еще в глубокой древности. Бога-громовержца ведийский гимн описывает следующим образом:
Поскольку он так превосходит величиной (других) мужей,
Два мира ему подходят как пояс.
Землею Индра прикрыл себя как оградой
Самосущий, он несет небо, словно корону.
Отметим, что Б. Л. Огибенин перевел интересующий нас термин не как «корона», а как «шапка волос» (Огибенин Б. Л. Структура мифологических текстов «Ригведы», М., 1968, с. 45).
Рис. 19. Збручский идол, IX в. // Рыбаков Б. А. Язычество древней Руси. М., 1988
Рис. 20. Идол из Новгородской области // Рыбаков Б. А. Язычество древней Руси. М., 1988
Рис. 21. Идол из Себежа // Рыбаков Б. А. Язычество древней Руси. М., 1988
Рис. 22. Идол из кургана у с. Сарагожское // Седов В. В. Восточные славяне в VI–XIII вв. М., 1982
Рис. 23. Деревянная фигура домового (?) из Новгорода // Седов В. В. Восточные славяне в VI–XIII вв. М., 1982
Обращаясь к отечественной традиции, мы видим, как загадка однозначно связывает звездное небо с шапкой: «Синяя шапка вся в заплатках» (Загадки, Л., 1968, с. 18). Данный головной убор фигурирует как непременный атрибут большинства языческих божеств. Весьма показателен в этом отношении Збручский идол, изображающий одновременно три сферы вселенной — небо с населяющими его божествами, землю с людьми и подземный мир, составляющие в совокупности одно общее тело Первобога. Все четыре небесных божества увенчаны единой шапкой, которая в данном контексте однозначно символизирует собой самый верх небесного свода (рис. 19). Композиция Збручского идола показывает, что развитие ассоциативного мышления у восточных славян в этом вопросе шло по тому же пути, что и у индийских ариев, и шапка у тех и у других соотносилась с небом. Аналогичным образом в шапках изображены русские каменные идолы из Новгородской области (рис. 20) и Себежа (рис. 21). Известен также небольшой славянский бронзовый идол в шапке, найденный в кургане у с. Сарагожское в Весьегонском районе (рис. 22), и облаченная в шапку деревянная фигурка из Новгорода, изображающая, предположительно, домового (рис. 23). Однако необходимо отметить, что шапки встречаются не у всех найденных на территории Древней Руси идолов. Из известных на сегодняшний день изображений божеств с непокрытой головой скульпторами были созданы идолы из Зубова, Гробовцов, Слонима, Пскова и Акулина. Следовательно, мы можем предположить, что и в сфере религиозных представлений этот головной убор был знаком отличия богов, занимавших более высокий ранг. Зима, с которой ассоциировался Кузьма-Демьян и Мороз, описывалась так: «У зимы изо льда корона, из инея — перстенек, снегом низан поясок» (Народный месяцеслов. Сост. Г. Д. Рыженков, М., 1989, с. 10). Шапка очень рано стала фигурировать как непременный атрибут одежды русской знати. Побывавший в составе посольства у волжских булгар в 922 г. арабский путешественник Ахмед ибн Фадлан оставил нам чрезвычайно интересное описание похорон знатного руса, которое он видел своими глазами. Перед тем как сжечь покойника, соплеменники одели его тело в богатую парчовую одежду с золотыми пуговицами и «надели ему на голову соболью шапку из парчи» (Ковалевский А. П. Книга Ахмеда ибн Фадлана о его путешествии на Волгу в 921–922 гг., Харьков, 1956, с. 144). Стоит отметить, что Сварог, как мы увидим ниже, был неразрывно связан с ритуалом трупосожжения, в связи с чем появление шапки как части одежды знатного покойника вряд ли было случайным. Шапка или ее изображение использовались в погребальном ритуале древних европейцев задолго до того, как любознательный арабский путешественник сделал свои наблюдения: уже в VI–V вв. до н. э. в низовьях Вислы прах покойного вкладывался в специальные погребальные урны, изображавшие фигуру человека в шапке. Возвращаясь вновь к эпохе Древней Руси, отметим, что подобную шапку как, очевидно, дорогостоящий предмет экспорта в другие страны фиксируют и исландские саги: «Гуннар подарил конунгу (правителю Дании Харальду Синезубому, правившему с ок. 940 до ок. 985 г. — М.С.) хороший боевой корабль и много другого добра, а конунг подарил ему одежду со своего плеча, расшитые золотом рукавицы, повязку на лоб с золотой тесьмой и русскую шапку» (Исландские саги, М., 1956, с. 493). Как видим, шапка из далекой Руси достаточно высоко ценилась в Дании и вместе с одеждой с плеча конунга по стоимости примерно равнялась целому боевому кораблю викингов. То, что в ответном даре конунга шапка наряду с расшитыми золотом рукавицами и повязкой на лоб упоминается отдельно от всего остального, показывает, что даже в инокультурной среде княжеская шапка выделяется из состава прочей одежды. Понятно, что это было связано не с материальной ценностью этого головного убора (в тексте даже не говорится о том, что она была расшита золотом), а с его символическим, если не сказать религиозным, значением. Радзивиловская (Кенигсбергская) летопись постоянно изображает всех русских князей в шапках с околышем из меха, вероятно символизировавшим круг зодиакальных звезд, соотносимых со Сварогом. Данный убор явно подчеркивал их княжескую власть, поскольку окружающие их подданные стоят либо с непокрытыми головами, либо если это дружинники, то в шлемах. По этому поводу еще А. В. Арциховский отмечал: «В Кенигсбергской летописи шапка эта имеет исключительное значение. Ею увенчаны почти все князья… Никто, кроме князей, ее не носит» (Арциховский А. В. Древнерусские миниатюры как исторический источник, М., 1944, с. 28). Важнейшей княжеской регалией считает ее и В. В. Седов. При этом автор миниатюр увенчивал этой шапкой русских князей лишь тогда, когда они занимали какой-нибудь стол, а не просто в силу их принадлежности к правящему роду. Так, например, когда суздальские послы приглашают в Чернигове Ярополка Ростиславича в князья, сам молодой Ярополк в коротком плаще без шапки стоит рядом с креслом, на котором сидит Святослав Всеволодович в княжеской шапке. Однако шапка уже находится в руках у переднего посла и явно символизирует собой княжескую власть (рис. 24). Значимость этой регалии такова, что в летописных миниатюрах даже в бою голова князя постоянно увенчивается не шлемом, а шапкой, резко контрастирующей как с доспехами самих князей, так и с шлемами русских и вражеских воинов. Понятно, что в действительности князья, как и все воины, носили шлемы, однако автору рисунков необходимо было таким образом выделить князя из всех участвовавших в сражении лиц. С другой стороны, когда князь попадал в плен, миниатюра летописи изображает эту шапку лежащей на земле, наподобие поверженного знамени.
