Страхи Дьердя и Марии не напрасны – это последняя фотография всей семьи. Вскоре они потеряют друг друга во время Холокоста.
Лишь 60 лет спустя взрослый Андраш, уже Энди Гроув, начнет публично говорить об этом периоде своей жизни, сначала – в эпоху немецкой оккупации, затем – советской. До этого момента, как всем казалось, он просто появился в Fairchild с новеньким дипломом PhD по химической инженерии из Беркли. Интервьюер Терри Гросс в 1996 году попыталась (по случаю публикации книги Гроува «Выживут только параноики») поговорить с ним о раннем детстве, и совершенно неожиданно ее разговорчивый гость начал мямлить и пытаться сменить тему.
Хотя это и казалось естественной реакцией на болезненные воспоминания, интересно отметить, что еще один исполнительный директор из Долины, Джек Трэмел, тоже пережил Холокост. Трэмел (Яцек Тржимел родился в польской Лодзи за десять лет до Гроува) иначе относился к своему прошлому. Однажды он сказал, пока другие рассказывали о своем образовании: «Я тоже ходил в колледж – Университета Освенцим!» Этого было достаточно, чтобы погрузить комнату в неловкое молчание.
Только в начале нового века, когда Гроув собирался прекращать ежедневное участие в делах Intel, он наконец рассказал миру о своем прошлом – опубликовав мемуары (удивив буквально всех) о своем детстве и побеге в Америку. Книга называлась «Переплывая поперек». Что самое замечательное – в сентябре 2003 года он поехал на собрание в Чикаго, чтобы помочь деньгами новому музею Холокоста в Скоки. К удивлению тех, кто всегда знал его как нерелигиозного человека, он присоединился к благословлению хлебом. Затем – отвечал на вопросы присутствовавших.
Женщина спросила: «Я так понимаю, вы никогда не возвращались в Будапешт. Вы не могли бы рассказать о своих чувствах по отношению к своей родине?»
Ответ Гроува кажется лучшим рассказом о своем детстве и воспоминаниях.
«Я расскажу, но мне кажется, что вы не поймете. Мне сложно это объяснять. Моя жизнь в Венгрии была негативным опытом.
То, что очевидно, – извините, очевидно. То, что связано с войной, – плохо. То, что в меня стреляли, – плохо. Жить при коммунистическом режиме, думая то, что тебе приказывают думать, видя то, что приказывают видеть, читая то, что приказывают читать, и так далее – тоже плохо. То, что моих родственников сажали случайным образом, – плохо. Но это… такое… Что-то изменилось.
А вот что не изменилось. Когда мне было шесть, мне сказали: «Евреи типа тебя убили Христа, и поэтому мы вас всех запихнем в лагеря». Когда мне было восемь, у меня был друг; когда я сказал ему, кто я, – его отец забрал всех своих родственников вниз, чтобы, если немцы вернутся, убедиться, что и этот никуда не денется.
А люди на корабле, который плыл через Атлантический океан после революции, очень расстроились, когда венгерский министр сказал, что нужно перестать быть антисемитами.
Моя жизнь переполнена подобным опытом. У меня больше нет сил оправдывать это. Мне кажется, ничто не может оправдать такое».
[191]
Ричард Тедлоу, биограф Гроува, заметил, что пусть Энди никогда и не возвращался в Венгрию лично, но он вернулся в цифровом виде: «Процессоры Intel распространились в Венгрии так же, как и во всем мире». Книги Гроува, включая «Переплывая поперек», тоже были переведены на венгерский, и, скорее всего, многие бизнесмены в Венгрии их читали и по ним учились. А в живых воспоминаниях из «Переплывая поперек» Энди явно показывает: для него – как и для переживших Холокост Франкла, Милоша, Визела и Леви – старая, довоенная Европа евреев была так же жива в памяти, как если бы он был там сейчас.
Если это слово вообще может подходить, Энди Гроуву «повезло» родиться венгерским евреем – лучше, чем польским или чешским. После волны антисемитизма в начале 1920 года руководство страны безразлично относилось к этим пяти процентам населения. Однако Венгрия соскальзывала в некую форму фашизма, которая становилась все сильнее с укреплением позиций Гитлера и нацистов в Германии.
Маленький Андраш был еще ребенком, когда Германия аннексировала Австрию, и ему было всего 2 года, когда Гитлер захватил Чехословакию. Второго сентября 1939 года ему стукнуло три. Чтобы отпраздновать это, семья пошла гулять по левой стороне Дуная, в Пешт. Родители Андраша подарили ему маленькую красно-белую машину с педалями, формой как спортивная машина дяди Йоши. Йоши, брат Марии, тоже был рядом и подбивал Андраша ехать быстрее и быстрее, мимо других прогуливавшихся.
Как позже будет вспоминать Энди, поездка проходила хорошо, но даже когда он сталкивался с прохожими, никто этого не замечал. Все смотрели вверх, в теплое вечернее небо, на запад, на вертикальные белые линии, иногда подсвечивавшие облака.
Эти линии были прожекторами. Предыдущим утром немецкая армия перешла границу Польши. На следующее утро блицкриг развернулся в Польше, сокрушив польскую армию с ее устаревшим оружием и кавалерией всего за месяц. В то же время, 17 сентября, советская армия вошла в Польшу с востока, устроив резню в Катыни. Польша была разорвана на две части, страдая от хищничества обеих армий, после которых в Польше началось строительство концлагерей для евреев, цыган и других этнических групп. Именно в этих лагерях начался Холокост, когда нацисты превращали молодых и здоровых в рабов и убивали больных и старых. К концу войны было убито три миллиона польских евреев.
Венгрия, у которой были свои претензии к соседям, была в основном довольна разрушением Польши и присоединилась к нацистам. Гитлер, радуясь новому союзнику, отдал Венгрии часть Чехословакии, а затем послал вермахт в Югославию. Пожелав захватить побольше земель, Венгрия послала свои войска в помощь немцам.
В этот момент Гитлер повернул на запад и завоевал Бельгию, Голландию и Францию, а также приступил к завоеванию Британских островов. Но вскоре он вернулся на восток – к операции «Барбаросса», к самому серьезному противнику – СССР. В этот момент венгры уже у всех ассоциировались с немецкой армией, и потому Венгрия тоже объявила войну СССР и присоединилась к завоеванию. Слияние с немецкой армией дало Венгрии иммунитет против СС и гестапо. В отличие от Голландии и Польши, в Венгрии не было такого количества погибших евреев. Правитель того времени Миклош Хорти, хоть и был признанным антисемитом, считал, что это ниже достоинства истинных венгров – запирать в тюрьмах или убивать своих соотечественников.
Евреи, однако, должны были обозначать себя знаком «Скрещенных Стрел» (местная фашистская организация) и носить Звезду Давида. Им был закрыт доступ во многие организации. Они терпели ежедневные унижения, но никого не сажали в газовые камеры… пока.
Однако никто не скрывал того факта, что венгерские евреи стояли на тонком льду. Для Дьердя и Марии, как и для многих других евреев-космополитов, это жестокое отношение, исходящее от их друзей и соседей, было ужасным. Дьердь был молочником, родившимся в городке Бачалмаш. Он часто ездил продавать товары в Будапешт, где и встретил Марию, продавщицу, и женился на ней.
Дьёрдь был открытый и легкий на подъем, Мария – тихая и стеснительная, но она была настоящей космополиткой, и, когда забеременела Андрашем и поняла, что им нужно жить в провинции, она была в отчаянии от того, что покинет любимый Будапешт. Но вскоре компания, в которой служил ее муж, открыла офис в столице, Дьердь воспользовался возможностью, и дом Грофов в Будапеште стал местом, где собирались родственники, друзья и дети соседей.
