Похоже, что голландскому народу, создавшему свою особую, неповторимую культуру под дамокловым мечом этой грандиозной стихии, присуща и особая историческая память, связывающая новые поколения с ушедшими — купцами, крестьянами, морскими разбойниками, художниками и землекопами. Как рассказывает Альберт, надписи на кладбищенских надгробиях в Голландии довольно пессимистичны. В том смысле, что на все, мол, воля Божья. Но хоронили они своих близких все-таки рядом с церквами, то есть на самых высоких местах, в надежде, что вода, насылаемая волей Божьей, остановится ну хотя бы на полметра пониже и не потревожит праха усопших. И не покидали данную им землю до последнего.
Один из знакомых Альберта рассказывал, что после чудовищного наводнения 1953 года он посетил район бедствия. Спасшиеся собрались, как всегда, в церкви. Среди них была старуха, у которой погибла вся семья — муж, дети и внуки. Она сидела, выпрямившись, смотрела прямо перед собой остекленевшими глазами и, казалось, ничего не замечала и ничего не слышала. Пастор подошел к ней со словами утешения. Тогда она вышла из своего оцепенения, посмотрела на него и сказала:
— Уж пастору-то должно быть известно, что на все воля Божья!
И этот мощный дух, это осознание истории страны не как чуждой и враждебной силы, а как части своей собственной судьбы, где присутствует Бог и воля Божья, выражаемая им через Море, это ощущение причастности к истории народного духа и народной воли вызывает уважение и рождает надежду.
Музей небольшой, но любопытный. Несколько топографических карт показывают, как неумолимо подбиралась вода к поселку. Опять же скелет мамонта, правда неполный. Чего-то там в нем, по-моему, не хватает. Мумия древнего человека, раскопанная здесь же. Манекены, одетые в характерные именно для этого поселка народные костюмы. Мебель и домашняя утварь.
В заключение мы сфотографировались на фоне зачем-то установленной на крошечной площади пушки и пошли перекусить.
Альберт: По-моему, совершенно ясно, для чего пушка, — предупреждать о наводнении!
Мы снова заказали «выдворялку» («uitsmij ter»). У этой еды есть то преимущество, что ее подают почти сразу, а нам уже пора было ехать, чтобы добраться до Ганновера не слишком поздно.
По дороге мы решили, что необходимо купить тюльпаны в подарок семейству Крайневых. Альберт сказал, что дорога проходит через город Альмело и лучше всего это сделать там.
В Альмело мы остановились на главной улице и пошли на городской рынок. Тюльпанов не было!
Правда, был великолепный сырный павильон, где мне вновь посчастливилось — я купил для дома несколько сортов сыра, в том числе и мой теперь навеки любимый лимбургский. По совету какого-то прохожего мы по шли в сравнительно недалеко расположенный цветочный магазин. Тюльпанов не было и там. Цветы какие угодно: Альберт купил еще на рынке даже лотос в изящном стеклянном сосуде, — но не тюльпаны.
— Кончились, — извиняющимся голосом сказала хозяйка и наконец продемонстрировала нам образец настоящего голландского сервиса. Она обзвонила все рядом лежащие магазины и подробно объяснила, как найти тот, где тюльпаны, по ее сведениям, еще не были распроданы.
Она была права. Мы купили баснословно дешево огромный букет роскошных тюльпанов и, счастливые, пошли к машине.
— Я же говорил, что в Голландии замечательный сервис, — довольно сказал Альберт. — И никаких китайцев.
На этой оптимистической ноте путешествие по Голландии закончилось. Через час мы уже пересекли границу и, прибавив скорость до ста восьмидесяти километров в час, помчались по направлению к Ганноверу.
И мал аланом не измерить
Яне понимаю, почему в Германии не ограничивают скорость на автобанах. После того как мы видели пару совершенно жутких аварий с участием, как минимум, десятка машин, когда многокилометровые очереди часами ждали, пока прибудут санитарные вертолеты и техника, чтобы растащить чудовищные завалы, мне приходят в голову только две мыслимые причины.
Первая — так сказать, идеалистическая: немцы превыше всего ставят динамичность и свободу личности.
Выбор скорости — личное дело каждого.
Вторая — более приземленная и, боюсь, гораздо ближе к истине. Думаю, что производители дорогих машин с мощными двигателями, разных там «порше», «БМВ-М» и двенадцатицилиндровых «мерседесов», платят немалые взятки дорожным законодателям — иначе их машины никто не будет покупать. Какой смысл иметь пятьсот лошадиных сил под капотом и максимальную скорость в триста километров в час, если быстрее ста двадцати все равно не поедешь? А если можно, то какое чувство престижа! какая уверенность в себе! — ты прыгаешь в свой суперспортивный кабриолет и — не бензином заправлена твоя машина, а чистым, неразведенным тестостероном! — пару раз нажал на газ — вр-р-рум-м, вр-р-рум-м, — и через пять секунд на спидометре уже сто километров, а через пятнадцать — все двести пятьдесят. Ну их к черту! После того как я был на волосок от столкновения с одним таким самоутверждальщиком, я их не люблю. Их жизнь — их личное дело, и выбор скорости — их личное дело, пока они не ставят под угрозу жизни своих попутчиков. Как сказал в свое время Станислав Ежи Лец, «конституция государства не должна вредить конституции человека».
Как бы то ни было, единственное удовольствие от такой езды — это сознание быстро приближающейся цели. А так — похоже на бешено несущийся эскалатор, на котором каждый из пассажиров занимает определенное место. Тесно, но порядок. Но стоит одному, скажем, заснуть или потерять сознание — по принципу домино валятся все.
И все же, наверное, не в одном самоутверждении и тестостероне дело. Что-то заставляет людей, совершенно благополучных, рисковать своей жизнью ради короткого момента адреналинового возбуждения. Все чаще и чаще появляются сообщения, как кто-то решил спуститься с Эвереста (не надо забывать: чтобы спуститься, надо сначала забраться) без кислородной маски и на одной лыже. То есть с маской и на двух — пресновато. Множество людей путешествуют по всему миру в поисках наиболее леденящих кровь аттракционов. В чем же дело, какого витамина им не хватает, что они ощущают постоянную потребность щекотать нервы себе и другим?
Может быть и скорее всего, сегодняшняя западная цивилизация приучает индивида верить, что единственной подлинной реальностью является процесс производства и потребления, а все остальное — духовная жизнь, вся человеческая культура, все искусство — лишь рефлекс, надстройка. Идеология эта, называющаяся экономическим материализмом, обоснована Марксом. И конечно, забавный парадокс, что ругаемый либеральными философами марксизм, вобрав в себя все свои годами вдалбливаемые в нас источники и составные части, сам стал источником и составной частью сегодняшней исторической философии, которая изо всех сил старается себя ему противопоставить.
Но люди-то в этой обстановке чувствуют себя неуютно. И за недостатком сильных духовных переживаний, доставляемых ранее религией, книгами, искусством, они тысячами грузятся в вагончики американских горок. Другие, наоборот, погружаются в изучение японских и индийских тайн, ищут душевной стабильности, которую Запад с его унылым прагматизмом дать им не может. Магический кристалл, обретя вполне реальный облик в виде телевидения, потерял всю свою магию. Нас уже ничто не волнует, а как хочется поволноваться… Далеко ли отсюда до фундаментализма?
