– Вот видишь, тебе даже смысл этих слов неизвестен, – заметил Бабкин. – Саша, ты связалась с моральным инвалидом.
– У тебя сейчас что-то убежит, – предупредил Макар.
Бабкин обернулся к плите и обнаружил, что за обычной своей перепалкой с Илюшиным совершенно забыл про кофе. Из турки лезла густая пенная шапка.
– Саш, давай чашку!
Разливая кофе, Сергей рассказал, что ему повезло наткнуться на человека, не только учившего в школе Валеру Грабаря, но и ненавидевшего его от всей души.
– Поколачивали они бедолагу втемную, – сказал он, отпивая кофе и поглядывая в окошко духовки. – Обзывали всякими словами нехорошими. Гадости на доске писали. А он нежный, как фиалка на залитом солнцем поле.
– Прямо как я, – страдальчески прошептал Илюшин, косясь на то, что Бабкин окрестил пиццей.
– Ты не фиалка, а людоед. Короче, Грабаря наш учитель с тех пор сильно невзлюбил. Память у него цепкая, к тому же он со всеми местными алкашами водит дружбу.
– …так что представляет собой бесценный источник информации, – закончил Макар.
– Именно.
– И этот бесценный источник ничего ценного нам не сказал.
– Подожди, не торопись. Сначала – с Грабарем. Тут старушка сильно погорячилась, конечно. Был бой, Грабарь нокаутировал противника, но все честно и без нарушений.
– Тот помер?
– Да. То есть нет.
– Определенности хочется, – попросил Илюшин.
Бабкин отставил пустую чашку и встал, чтобы потереть сыр.
– Соперником Грабаря был некто Павел Асютов. Он свалился во втором раунде и потерял сознание. У него диагностировали в больнице сотрясение, но через три дня он оттуда ушел своими ногами.
– Тогда откуда обвинение в убийстве? – удивилась Саша.
– В том-то и дело. Пять дней спустя Асютов садится за руль своей машины и на двадцать третьем километре вылетает на встречку и въезжает в дерево. Причем тут уже никакого сотрясения, «Скорой» только тело погрузить остается.
– Пьяный?
– Нет. По утверждениям врачей, у него в голове разорвался какой-то сосуд, а причиной стал бой недельной давности.
– Ну тут-то Грабарь совсем уж ни при чем! – возмутилась Саша.
– Вот именно. Однако есть одна интересная деталь.
Бабкин вытащил лепешку, щедро посыпал сыром и отправил обратно.
– Кто-то пустил слух, что Асютов ухаживал за его подругой, Ритой Сысоевой. И вроде бы даже имел шансы на успех. Поэтому – внимание, тут я пересказываю городские сплетни – Грабарь договорился с лечащим врачом Асютова и тот выписал его, хотя обязан был провести дополнительные исследования.
Несколько секунд Макар и Саша обдумывали это предположение.
– Это звучит очень странно, – осторожно сказала Стриж.
– Чушь собачья, – выразился определеннее Илюшин. – Бред сивой кобылы. Ахинея редкостная. Пурга!
– Саш, не давай ему больше словарь синонимов на ночь читать.
– Не дам. Но предположение и в самом деле выглядит несколько… спорно.
– Так я и не возражаю. Мой новый знакомец вообще уверен, что это придумала родня Асютова. Но Грабарь страшно злился.
– Однако с формальной точки зрения старушка была не так уж далека от истины, – заметила Саша.
Бабкин покачал головой:
– С таким же успехом можно обвинить врачей. Или самого Асютова, выбравшего бокс с Грабарем вместо пляжа с пивом.
– Саш, он тут сопьется, – встревожился Илюшин. – Я от него только и слышу: пиво, пиво!
– А я от тебя только и слышу: пицца! пицца! – передразнил Бабкин. – Кстати! Пицца же!
Он распахнул духовку, и та ахнула жаром, как дракон. По кухне разнесся волшебный запах расплавившегося сыра. Макар хотел что-то сказать, но прикусил язык.
Бабкин вытащил свою лепешку, переложил на блюдо и бережно поставил на середину стола.
– На пиццу не похоже, – признал, наконец, Макар, осмотрев ее со всех сторон. – Но пахнет божественно.
– У меня все пахнет божественно, даже носки, – проворчал Бабкин. – Руки пока не тяни, пусть остынет чуть-чуть.
– Лук ты зря положил.
– Сначала попробуешь, потом будешь судить, зря или не зря. Так вот, возвращаясь к Грабарю. Больше никаких смертей с его участием, прямым или косвенным, в Шавлове замечено не было.
– Поэтому либо старушка оперировала этой довольно невинной информацией, либо знала что-то очень серьезное, чего ей знать было не положено, – резюмировал Макар. – Против второй версии есть одно веское возражение.
– Какое?
– Елизавета Архиповна не показалась мне ни дурой, ни слабоумной. Ей нравилось дергать тигра за усы, но и только.
– Она просто злила Грабаря, – согласилась Саша. – И вполне успешно.
– Мог он ее за это убить?
– Теоретически – да. Практически… Вряд ли. Ты прав, Серега, Грабаря пока вычеркиваем. А жаль, многообещающе звучал этот намек на убийство.
Макар приуныл. Бабкин, посмотрев на него, разрезал пиццу и протянул ему кусок на блюдце. Илюшин откусил, зажмурившись, как древний человек, которого вождь племени только что убедительно попросил попробовать вон ту красную ягодку. Саша с Бабкиным затаили дыхание.
Лицо Илюшина осветилось чистой детской радостью:
– Сашка, он сварганил пиццу!
– «Сварганил», – фыркнул Бабкин, в глубине души страшно довольный.
– Серьезно, вкусно! Хоть и с луком.
– Это не лук, а топинамбур. Да шучу я, шучу, – заторопился Бабкин, увидев выражение илюшинского лица. – Ешь, я тебе продолжение расскажу.
– Продолжение чего?
– Страшных сказок. Я же сказал, мой новый приятель отлично осведомлен обо всем, что происходит в городе.
Макар с Сашей стремительно расправились с пиццей.
– Спишу это не на ваше любопытство, а на свои кулинарные таланты, – проворчал Бабкин, отбирая у Саши тарелку, которую та намеревалась помыть. – Александра! Отдай.
– Ты талант! – согласился Макар. Он наконец-то получил то, что хотел, и готов был признать за другом любые достоинства. – Ты нашел нам лучшего осведомителя в городе.
Бабкин хозяйственно расставил чистую посуду по местам и удовлетворенно растянулся на диване.
– Ты даже не представляешь, до какой степени прав.
Макар склонил голову набок.
– Сашка, он ведь серьезно что-то выяснил.
– Ну, нам тоже есть что рассказать…
– Серега, не молчи!
– Подожди. Хочу выдержать драматическую паузу.
