По-моему, я так не донимаю тебя, и не мешаю твоим занятиям, потому ты не имеешь права на меня обижаться.
Ты, конечно, дуешься, что я не написал тебе окончания своих стихов.
Тебе должно быть понятно, что я это сделал лишь потому, что те отрывки относятся как раз к числу тех, говорить о которых я считал и сейчас еще считаю – рано.
Ну, ты не сердись! Мы их допишем вместе, и не только пером!
А сейчас иду на занятия. Вечером постараюсь поговорить с тобой. Письмо это положу там же в № 16, может быть, и оно завтра попадет к тебе.
Желаю успехов во всем.
С самым большим уважением и сердечным приветом – Борис.
* * *
23 ноября 1948 года
Здравствуй, Боренька!
Твоих писем не получаю, да и не жду их сейчас, т. к. я все их уже получила, а новых ты, вероятно, еще не написал. А пока приходится перечитывать старые. Хочу ответить тебе на письмо от 19 ноября 1948 года.
Ты спрашиваешь, мешаешь ли ты моим занятиям, и не обижаюсь ли я на тебя за это? Нет! Во-первых, у меня есть достаточно свободного времени, чтобы посмотреть и подумать, а если ты приходишь ко мне в голову во время занятий, то я нисколько не сержусь, а наоборот, мне бывает очень тепло и радостно с моими мыслями. И после этих воспоминаний как-то особенно легко делается, и работа идет веселее после этого.
А вечером…, если бы ты знал, что я делаю вечерами! Я же почти никуда не хожу, и все вечера целиком отводятся для тебя: твои письма, фотографии, стихи – помогают мне проводить вечера.
Я еще не дуюсь, что ты не дописал своих стихов, а терпеливо жду их продолжения. Надеюсь, мое желание будет исполнено.
Это небольшое отступление от темы.
Так вот, можешь не беспокоиться о том, что я отрываю себя от занятий или стараюсь задвинуть тебя в дальний угол, чтобы ты не мешал.
Но скажу откровенно, что не всегда мне бывает радостно, когда я думаю о будущем. Иногда в голову забираются сомнения, и вот в такие минуты я и пишу тебе письма с такими грустными эпиграфами, которые тебе не нравятся.
Вчитайся в них внимательнее, и может быть, все поймешь. А пока не пишу тебе ничего больше, постарайся хорошенько разобраться во всем, что здесь написано, а я когда-нибудь напишу подробнее обо всем, о чем здесь только намекнула.
До свидания. Привет твоим друзьям.
С горячим приветом и уважением.
Инна.
9. Мысли о главном
16 ноября 1948 года
«Как ни совершенно крыло птицы,
Оно никогда не смогло бы поднять
Ее ввысь, не опираясь на воздух.
Как ни велики бывают желания людей,
они никогда не станут реальностью,
если им не сопутствует еще большее,
чем они сами, упорство и вера в успех
ее осуществления. Вера в победу и
упорство в борьбе за ее достижение –
это воздух молодых людей, строящих
свое будущее!»
Инночка!
…Ты можешь упрекнуть меня в том, что сам я не руководствуюсь принципами, которые пишу тебе эпиграфом в этом письме.
Мне хочется предостеречь тебя от упрощенности мыслей, изложенных в этом выражении.
…Часто бывает так, что небольшие колебания и ослабление сил приводят к гибели самых лучших стремлений.
А для меня наша дружба интересна для меня самого, значит, мое стремление должно быть еще более сильным, чем большее число людей препятствует его осуществлению.
Иногда бывает так, что в обществе людей мы не замечаем, не умеем выделить особых, чем-нибудь отличных от других и лучших по сравнению с ними. Однако, это не означает, что их нет в обществе.
И лишь когда мы заметили, что это сумели сделать другие, нам хочется сказать: почему же я не видел его или ее раньше?
Конечно, это бывает далеко не всегда.
Притом, этим первым, кто сумеет выделить человека из общества других, могут быть с таким же успехом и я, и ты, как и другие. …Я не хочу сказать, что я первый, который сумел увидеть в тебе больше, чем остальные. Но я вправе сказать, что я один из таких, и ты этому возражать не будешь.
А сейчас прошу извинить меня за эту философию и принять мои самые искренние и сердечные пожелания здоровья, благополучия и счастья….
С искренним уважением. Борис.
* * *
19 декабря 1948 года
Инночка! Здравствуй!
Кажется, сегодня мы с тобой наговорились больше, чем когда-либо. Прости, что я тебя разбудил так рано. Но мне очень не хотелось сидеть одному и думать о тебе, а ты бы спала и ничего не знала об этом. Вот я и решил: разбужу я эту куклу, пусть подуется, а мне будет веселее и не так грустно.
А сейчас я закончил и благополучно сдал свое дежурство и пошел домой, а тут меня ждали твое письмо и открыточка.
…Инночка! Ну почему ты не осталась здесь на выходной? Сейчас бы вдвоем пошли в наш любимый уголок и станцевали наш самый любимый вальс. Не хочешь? Ну и не надо! И не дуйся! Я ведь не дуюсь, что ты сидишь и смеешься над моим детским письмом. Теперь ты будешь еще чаще называть меня «киндеренком» – да?
Ну и пусть! Вырасту еще, и тогда ты перестанешь надо мной смеяться.
А сейчас напишу одну хорошенькую песенку в альбом и пойду в клуб. Но перед этим хочу ответить на твой вопрос, что я считаю лишним, когда я упоминаю в письмах об этом. Я говорил, что лишним я считаю все, что выходит за рамки того поведения, которому обязывают нас наши отношения.
Вот об этих рамках как раз я и напишу. Причем о моих, конечно, а о своих ты мне сама напишешь, хорошо?
Какие рамки могут ограничивать меня, если я хочу всегда быть для тебя настоящим другом? Что можно и чего нельзя позволять мне, чувствуя всегда эту святую обязанность?
По-моему, самое краткое и самое правильное, что можно ответить на этот вопрос, будет:
– В любом, пусть самом разнообразном обществе, всегда уметь мысленно видеть твое превосходство над другими, всегда чувствовать тебя ближе всех остальных,
– всегда понимать свои поступки зная, что их видишь и по-своему оцениваешь ты,
– уметь с гордостью отвернуться от тех, кто хоть чем-нибудь попытается ослабить мою веру в тебя,
– уметь остаться самостоятельным.
Короче – мыслью и сердцем быть всегда вместе с тобой.
Помни, что один шаг в сторону есть начало уже другого, не нашего общего пути. Помни, что из самых незначительных мелочей вырастают большие проблемы.
Прости, это не предупреждение, это просто мои дружеские пожелания.
