– Я хочу поднять этот бокал за немецкий здравый образ жизни, за могучую простоту немецкой кухни.
И тут, как будто не я, а какой-то чертик во мне сидевший, добавил последнюю роковую фразу:
– А у нас, у русских, еда еще проще!
Потом я понял, что это была моя стихийная месть немцам за то, что они забыли о том, что такое 22 июня…
Гробовое молчание, воцарившееся после моих слов, длилось несколько секунд, и положение спасла та же фрау Урфф, – закричав о том, что на десерт будет мороженое. Все облегченно вздохнули. А мороженое оказалось скверным – сделанным, как мне показалось, из совершенно обезжиренного, снятого молока. Белая хрустящая ледышка, и ничего более…
На другое утро мы попрощались с милым городом Марбургом и переехали на поезде из Южной Германии в Пруссию, в Потсдам. Всего за несколько часов… Игрушечная страна.
* * *
Не счесть в наше время самых разнообразнейших проектов, направленных на создание так называемого «демократического образа мыслей», «рыночного менталитета», «наднационального сознания». Тут и книжные ярмарки, и международные премии, и бесконечные встречи «в рамках» различных форумов, фондов, диалогов в галстуках и без. Машина по созданию нового упрощенного человека, щедро смазываемая громадными правительственными и частными деньгами, крутится во всю мощь в самых различных уголках земного шара.
После недельного пребывания в Марбурге мы переехали в Потсдам, на так называемый Германо-Российский форум. В бумагах, полученных мною, форум описывался подробно:
«Всего лишь за несколько лет «Потсдамские встречи» превратились в прочный элемент многообразной системы германо-российских отношений. Ту роль, которую «Петербургский диалог» играет для обмена между гражданскими обществами наших стран, Потсдамские встречи играют для большого, многогранного мира культуры». Не слабо сказано…
Впрочем и другие характеристики звучали не менее загадочно и многообещающе: «Потсдамские встречи выходят за стандартные рамки встреч на уровне экспертов», «Интеграция в Потсдамские встречи формирует новые импульсы для живого диалога» и т. д.
Список гостей от России, участвовавших в предыдущих четырех Потсдамских встречах был интересен и со «звездной», и с национальной точки зрения: Андрей Битов, Виктор Ерофеев, Владимир Каминер, Дмитрий Пригов, Лев Рубинштейн, Павел Панерштейн, Евгений Асс, Юрий Гнедовский Борис Гройс, Юрий Афанасьев, Игорь Клямкин, Михаил Рыклин, Марлен Хуциев, Юрий Любимов…
В этом году в него прибавились главные редактора литературных журналов – С. Чупринин («Знамя»), Л. Лазарев («Вопросы литературы»), И. Барметова («Октябрь»), А. Эбаноидзе («Дружба народов»), мы с Андреем Василевским и новые «звезды» отечественной критики и социологии – Михаил Берг, Катя Деготь, Борис Дубин, Марина Коренева, Катя Метелица, Гала Наумова…
Особым украшением встреч были три всемирно-известные женщины – Татьяна Толстая, Полина Дашкова и Ирина Прохорова. О последней следует написать особо.
Когда я просматривал список участников, то прежде всего обращал внимание на деловые и профессиональные характеристики, приведенные в их коротких биографиях. Они были составлены в таинственном и изощренном стиле:
«Автор и ответственный редактор работ о нормативных аспектах русской и советской литературы»; «номинатор литературных премий Букера и «Северная Пальмира» (то есть был выдвинут – но не получил. Так, что ли?); «Колумнист газеты «Коммерсант»; «независимый писатель и литературовед»; «Куратор выставок «Память тела, нижнее белье советской эпохи»; «свободный лектор», «ведущий научный сотрудник», «свободный сотрудник» «свободный журналист», «приглашенный доцент», «координатор конкурса», «эксперт по Восточной Европе. Живет во Франции, Германии и России», «Выступает в саунд-перфорансах», «в сферу ее компетенции входит часть программы издательства, охватывающей таких писателей, как Виктора Ерофеева и Людмилу Петрушевскую»…
Узнать в этом гибриде советско-демократического словоблудия, чем же реально занимается человек и каковы его заслуги перед культурой, было невозможно.
Когда же я дошел до биографии Ирины Прохоровой – главного редактора «Нового литературного обозрения», то окончательно впал в недоумение: сведения о ней были напечатаны на английском языке. Даже о немцах рассказывалось на русском, а о нашей Прохоровой на английском. Это обстоятельство заинтересовало меня, и я стал осторожно расспрашивать своих знакомых, кто она такая. Сведения оказались противоречивыми. Кто-то говорил, что Ирина – сестра русского олигарха из империи Потанина, другие утверждали, что не сестра, а жена одного из совладельцев «Норильского никеля»
[47]
. Как бы то ни было, но когда она шла в ресторан к роскошному шведскому столу, или к уютным креслам в вестибюле с чашечкой кофе в руке, лица и взоры окружающих поворачивались в ее сторону. От нее исходили магнетические запахи дорогой косметики и больших денег. А это бессознательно учитывалось всеми, кто подходил и заговаривал с этой женщиной постбальзаковского возраста, косящей под девочку.
Даже породистая внучка графа Алексея Толстого – Татьяна, опуская свои надменно выпученные глаза, с невольным подобострастием склонялась к новорусской Прохоровой своим грузным телом, почтительно протягивая сестре миллиардера свою очередную гениальную рукопись. Важные немецкие профессора, чиновники и писатели с почтением трясли узкую руку Прохоровой, украшенную кольцами и синеватыми жилами, гораздо горячее нежели длань главного редактора «Знамени» Сергея Чупринина, или даже Полины Дашковой, чьи тиражи, как свидетельствовала ее биографическая справка, превышали на тот день 30 миллионов экземпляров. Но миллионы Ирины и Полины были, видимо, разного качества.
Руководитель Потсдамской встречи седовласый профессор Вольфганг Айхведе, открывая нашу дискуссию на тему «Литература между властью и маргинализацией», определяя ее ход, повороты, возникающие споры и противоречия, чаще, нежели к кому-либо, обращался к как третейскому судье и главному арбитру к Ирине Прохоровой, и она, потряхивая рыжеватыми кудрями, вещала столпам отечественной демократической словесности о том, что «мышление в рамках национальных культур становится недостаточным», что «Набоков для русской литературы, как Пушкин, стал нашим всем», что «опыты Набокова и Бродского вывели русскую литературу из интеллектуализированного гетто», а также «кто не знает чужих языков – не знает ничего о своем»… Услышав последнюю ее мысль, я подумал о том, что профессор философии, искусствоведения, теории СМИ в институте дизайна г. Карлсруэ, сотрудник международного исследовательского центра культуроведения г. Вена, сотрудник музея искусств Гарвардского университета в Кембридже, изучавший философию и математику в Ленинградском университете, выехавший из СССР в 1981 году – Борис Гройс, полиглот, свободно трекающий на нескольких европейских языках, знает о русском языке, конечно же, гораздо больше – Есенина, Шолохова, Твардовского, Распутина, Шукшина и прочих «одноязычных»… Именно эту язвительную реплику я хотел ввести в обращение после фразы Прохоровой о языке, но седовласый Вольфганг скользнул равнодушным взглядом по моей поднятой руке, и я понял, что слова мне не дадут, вышел из зала заседания покурить, сел за низенький столик в вестибюле и стал перебирать какую-то прессу. В одной из русскоязычных газет увидел фотографию Прохоровой и панегирик в ее честь, как великому издателю, просветителю и красивой женщине, а чуть ниже ее небольшую речь на какой-то тусовке, которая заканчивалась четверостишием в жанре частушки а ля рюс с хорошим матерным словом в последней строке. Тут-то я окончательно поверил, что она действительно жена либо сестра российского олигарха, а также истинная просветительница не слабее Екатерины Дашковой. К сожалению, я эту газетку не догадался взять с собой и потому не могу матерную частушку процитировать дословно, но вспомнил, что журнал «Новое литературное обозрение» Прохоровой, издающийся вот уже 10 лет на великолепной бумаге и бесплатно рассылающийся по библиотекам, давно уже легализовал грязную матерную речь на своих страницах под видом научного лингвистического анализа нецензурных произведений русской литературы, а также по причине необходимого изучения ненормативной лексики русского языка. То ли за эту отвязанность, то ли за ее идеи и мысли, которые я процитировал выше, но в сентябре 2003 года Ирина Прохорова получила одновременно две престижных премии: – американскую «Либерти» «за упрочение идеалов открытого общества» и Российскую Государственную. До этого на высшую государственную награду России наш Союз писателей выдвигал покойного Дмитрия Балашова, Владимира Личутина, Юрия Кузнецова, меня за книгу о Есенине, вышедшую в серии ЖЗЛ, но ни один из нас, как говорится рылом не вышел, а потому придется нам всем радоваться успехам сестры (или жены) норильского миллиардера, получившей на булавки какие-то несчастные 300 тысяч рублей.
