— Хорошо. В этом возрасте ты, наверное, уже способна понять, зачем тебе велели сюда явиться. Из-за чертовой сценки или по какой-то другой причине, будь она неладна. Скажи, почему ты здесь, не задерживай нас обеих до ночи.
Лэсси смотрела на нее с неподдельной тревогой. Кажется, учительница потеряла самообладание.
— Все дело в чертовой сценке, — выругалась она от души, зная, что ее не будут журить за бранное слово, раз учительница употребила его первой.
— Ну и что ты натворила? Не пошла на репетицию?
— Угу.
— Какая же ты бестолковая! Несмышленая, недалекая девчонка, не видящая ничего дальше своего глупого носа. Пришла бы на репетицию, и дело с концом. Теперь тебе придется сидеть и полчаса писать какую-то ерунду. И завтра тебя тоже не оставят в покое, а, наверное, заставят вырядиться пастухом, или ангелом, или кем-нибудь еще. Черт возьми, почему ты не подчинилась и не сделала то, что тебе велят, как все мы делаем каждый проклятый год просто потому, что так проще жить?
Пенни никогда раньше не видела глаз Лэсси: сейчас в них достаточно отчетливо светился живой огонек. Она глядела заинтересованно и в то же время испуганно.
— Да, видимо, так все и будет, — уныло промямлила она.
— Будь уверена. Ладно, иди сюда, сегодня я отвечаю за бунтарей, за сжигание юных дев, протестующих против системы.
— Что-что? — спросила сбитая с толку Лэсси.
— Да ладно, не бери в голову. Я не лучше тебя. Встретимся в зале.
Она пошла собирать свои пособия и вдруг заметила мисс Холл. Пожилая женщина сидела в учительской у окна и смотрела на мокрые ветки.
— Простите меня за этот срыв, — сказала Пенни.
— Я ничего не слышала. А что случилось?
— Я накричала на Лэсси Кларк.
— Интересно, зачем ее родители завели ребенка, если хотели собаку, — неожиданно произнесла мисс Холл.
— Возможно, она сама придумала себе это имя.
— Нет, ее всегда так звали, по крайней мере последние девять лет. Я помню, что когда она была в младших классах, то считала его идиотским.
Пенни удивилась. Мисс Холл раньше не имела обыкновения предаваться воспоминаниям, связанным с учениками.
— Господи, в любом случае это трудный ребенок, независимо от того, как ее зовут, — ответила Пенни. Голос ее был грустным, не таким, как обычно.
— Это из-за Рождества, — вздохнула мисс Холл. — Оно всех повергает в уныние. Будь моя воля, я бы совсем его упразднила.
Пенни, в душе которой шевелились те же чувства, все же подумала, что следует возразить.
— Ну не скажите, мисс Холл, дети-то радуются.
— Такие, как Лэсси, не радуются.
— Эту ничто не удовлетворит, ни весна, ни лето, ни осень, ни зима.
— Я считаю, что в Рождество всем особенно тяжко, потому что мы слишком многого ждем от него, а оно не в состоянии соответствовать нашим ожиданиям, — сказала мисс Холл.
— Вы говорите, как Скрудж, — заметила Пенни с улыбкой, чтобы ее реплика не показалось критической.
— Нет, это правда. Есть ли человек, который в День подарков
[11]
чувствует себя таким же счастливым, как в сочельник? Ни ребенок, ни взрослый после не радуются прошедшему Рождеству.
— Это звучит слишком мрачно.
— Ну а ты, маленькая веселушка? С тех пор как ты здесь работаешь, ты во всем видела светлую сторону, даже когда ее не было. Но разве я не права? И у тебя канун праздника, когда ты чего-то ждешь, будет счастливее, чем день после наступления Рождества.
Пенни никогда раньше не вела подобных бесед с неприступной мисс Холл. Определенно, в Рождество в людях открываются если не лучшие качества, то по крайней мере неожиданные.
— По иронии судьбы в моем случае День подарков будет лучше, потому что Рождество будет позади и мне не придется сидеть в одиночестве, волнуясь и ожидая его конца. Но я согласна с вами в том, что вы говорите о других людях.
Мисс Холл смотрела на нее внимательно, и Пенни показалось, что в ее глазах блеснули слезы.
Пенни столько лет мужественно держалась, что сейчас ее просто покоробило от мысли, что кто-то может ее пожалеть или проявить хоть тень сочувствия.
— Нет-нет, я не хочу, чтобы вы меня жалели, — поспешно сказала она.
— У меня нет времени тебя жалеть, Пенни. Мне так жаль себя, что в моей душе не хватает места ни для кого другого.
Пожилая женщина была так подавлена, что Пенни, собиравшаяся пойти присмотреть за девочками, которых оставили после занятий, и уже взявшаяся за ручку двери, задержалась на пороге.
— Могу ли я чем-то помочь?.. — Она колебалась. Мисс Холл всегда была такой резкой и язвительной. Даже теперь, после того, как призналась, что чувствует себя несчастной, она наверняка в штыки встретит любое проявление теплоты и симпатии.
Но в облике мисс Холл не было прежней самоуверенности. Казалось, она собирается что-то сказать, в чем-то открыться.
— Нет… спасибо… очень любезно с твоей стороны. Но тут совершенно ничего не поделаешь.
— В любых обстоятельствах можно что-то поправить, — произнесла Пенни с деланым оптимизмом, как будто разговаривала с ребенком.
— Тогда почему ты не можешь исправить свое положение и превратить свое Рождество в веселый праздник, вместо того чтобы сидеть и ждать, когда оно кончится? — Старая учительница говорила участливо, а не злобно. Этот вопрос ни в коей мере не прозвучал оскорбительно.
— Думаю, есть что-то, чего я просто не хочу менять. И мне приходится принимать все, что является результатом моего выбора.
— Да, это разумно. Если ты знаешь, что при желании все можно изменить, тогда я согласна с тобой: действительно, в любых обстоятельствах можно что-то предпринять. — Мисс Холл кивнула, как будто была довольна, что ей удалось выставить логику Пенни в немного смешном свете.
— А что же в вашем случае? — Пенни почувствовала, что проявляет неслыханную дерзость. Она вступила на опасную дорожку.
— В моем случае все не решается простым выбором. Скорее речь идет о том, что мне следовало сделать много лет назад, а точнее, чего не следовало делать. Но оставим меня на минуту. Эта бедная угрюмая девочка, Лэсси… Наверное, у нее практически нет выбора.
— Она могла быть чуть любезнее, — покачала головой Пенни.
— Да, но это никак не повлияет на ее Рождество. Будь она вежливой или невежливой, в праздник будет все как всегда.
— Откуда вы знаете?
Никто никогда не слышал, чтобы мисс Холл обсуждала учеников. Она всегда держалась так, будто у них не было никакой частной жизни за стенами школы.
