— Дорогая, тебе он правда нравится? — мягко спросила Мора.
— Да, конечно, я ведь сказала. — Дочь была погружена в свои мысли. Любую попытку поговорить по душам она тут же пресекала.
— Только что сработала вспышка или мне показалось? Что-то сверкнуло у меня перед глазами. Или это прилетела шаровая молния?
Орла в очередной раз пожала плечами. «Ну погоди, я отучу тебя от этой чертовой привычки, не прибегая, конечно, к физическому насилию», — с холодным раздражением подумала Мора.
Тут вбежали мальчишки.
— Может, еще раз? Сними нас на улице! — стали канючить они.
— Нет.
— Ну Орла, ну пожалуйста. Затем и нужен фотоаппарат.
— Нет, мне сказали, что я могу снимать то, что хочу.
— И что же ты будешь фотографировать? — В их голосе слышалось нетерпение.
— Буду делать бытовые снимки, позволяющие увидеть настоящее Рождество, а не такое, когда все позируют и с улыбкой смотрят в камеру.
Братья потеряли интерес к фотоаппарату и ушли. А Мора задумалась. Вероятно, дочери и вправду понравился подарок Может, ее увлечет фотоискусство? Это было бы здорово. Но она не выскажет эту мысль вслух, чтобы Орла и тут не состроила равнодушную и отрешенную мину.
А девочка тем временем направилась в кладовку. Отец не слышал, как она подкралась, и обнаружил ее присутствие только тогда, когда вспышка пронзила полумрак и послышалось негромкое жужжание выезжающей фотобумаги.
— Орла! — заорал он, бросившись к ней.
Все происходило как на прокрученной в ускоренном режиме кинопленке: он быстро отстранился от Мари Франс, убрал руки с ее талии. Француженка с кривой усмешкой оглянулась на дверь и поправила блузку.
— Что за глупые шутки? — гремел Джимми вслед дочери. Но было поздно, она уже выскользнула из закутка и вернулась в гостиную, куда поспешно явилась Мора, чтобы узнать, отчего такой шум.
— Ничего, мама. Я просто снимаю для себя, вы же мне разрешили.
— Оставь ее в покое, Джимми. Пусть фотографирует. — И Мора удалилась на кухню.
— Это просто игра, ведь на Рождество принято играть в разные игры… — отчаянно пытался оправдаться он, но Мора уже не слушала его, а Орла ушла куда-то, чтобы спокойно рассмотреть получившийся снимок.
В столовой Бриджид старательно вытирала стаканы для праздничного обеда. Ее одолевали мрачные мысли. Почему из-за этого урода она должна ночевать в спальном мешке в чужом доме? Очень нужно ей встречать Рождество с семьей подруги! Ну ничего, она ему покажет. Он еще пожалеет. Только бы достать немного денег. Жизнь так несправедлива к ней. Какие у Моры красивые бокалы и столовое серебро! Вот эта изящная вазочка на буфете, наверное, стоит недешево. А в нее ставят лишь несколько ручек, и вся она залеплена скотчем.
Бриджид украдкой сунула вазочку в свою сумку, но тут сверкнула вспышка и послышалось жужжание. В дверях спокойно стояла Орла.
— Я просто решила как следует ее почистить, правда, Орла. Хотела потереть ее тряпочкой, которая лежала в сумке.
— Я знаю, тетя Бриджид. — И Орла быстро развернулась и ушла прежде, чем проявилось изображение.
Она поспешила в гостиную. Здесь бабушка должна была раскладывать сладости, но на самом деле та решила приложиться к бутылке бренди. Она сделала несколько глотков, держа ее за горлышко. Бабушка вытаращила глаза и чуть не подавилась, когда в комнату вошла Орла и тут же нажала на кнопку своей моментальной фотокамеры.
— Что за детский сад? Ты прямо как маленькая! Не стоит расходовать картридж на всякие глупости.
— Я понимаю, бабушка. Но я люблю вести себя как маленькая.
Подошло время обеда. Скоро Мора позовет всех к столу, и семья снова будет в сборе. Мальчишки как-то подозрительно затихли. Орла бесшумно поднялась по лестнице и вошла к ним в комнату без стука. Джон закашлялся, вдыхая сигаретный дым, а Джеймс курил более уверенно и спокойно, по-взрослому.
— Улыбнитесь, снимок на память. Для будущих поколений. — Снова вспышка и щелчок затвора.
— Нас за это убьют, — только и мог выдавить из себя Джеймс. — И Рождество будет испорчено.
— Только если все увидят эту фотографию, — отозвалась Орла.
Оставалось еще немного времени до того, как мама пригласит всех к обеду. Орла прошла в свою спальню и разложила фотографии в ряд. Вот групповой снимок, где красноглазые персонажи уверенно позируют перед объективом. Вот мать поднимает индейку с пола. Вот отец обнимает Мари Франс. Вот бабушка пьет бренди из бутылки. Вот мамина подруга пытается украсть серебряную вазочку, и, наконец, братья курят у себя в комнате. Осталось еще четыре кадра. Может, снять их, когда они все будут уплетать сливовый пудинг? А потом, когда будут спать, с открытыми ртами?
— Все готово! — раздался снизу радостный возглас матери.
Орла подумала и скомкала фотографию с индейкой. Мама была к ней добра. Да, в ней много наивной патетики, но все же она ее любит. Девочка снова посмотрела на галерею фотографий. Вот какой праздник получит мать за свою доброту. Конечно, не нужно никому рассказывать о том, что произошло с индейкой. Но остальные снимки следует сохранить.
Она сошла вниз к рождественскому столу с гордо поднятой головой. Что-то подсказывало ей, что теперь с ней начнут считаться. И уже никогда не будут обращаться как с маленькой.
Желание мисс Мартин
Перевод И. Крейниной
Эльза Мартин никогда не была в Нью-Йорке. У нее имелся паспорт с визой Соединенных Штатов, полученной в те времена, когда она собиралась провести медовый месяц во Флориде. Тогда она еще думала, что у нее будет медовый месяц.
Паспорт лежал в ящике комода. Там же хранились бабушкина маленькая сумочка из серебра, а также альбом с поздравительными открытками — их сделали дети специально для мисс Мартин. Конечно, она могла их выбросить, но дети так старались, потратили столько сил и времени, украшая их, приклеивая подковы, свадебные колокольчики и блестки. Выкинуть это — все равно что сломать цветок или растоптать ракушки.
Некоторое время она хранила в комоде письма Тима. Среди них было и то самое, в котором он признался, что никогда по-настоящему не любил ее и поэтому не может продолжать отношения. Он умолял простить его за то, что так вышло. Но через год Эльза сожгла письмо, потому что заметила, что все чаще извлекает его на свет и перечитывает снова и снова. Как будто там можно было найти какие-то ответы и понять причину его ухода; как будто эти строки давали некую призрачную надежду, что он вернется.
Все говорили, что Эльза чудесная и очаровательная, а Тим подлец, а возможно даже и психически ненормальный человек. Хорошо, что она не связала с ним свою жизнь, считали окружающие. Они восхищались выдержкой и спокойствием, с которыми она перенесла тот факт, что свадьба расстроилась за десять дней до назначенной даты. Эльза вернула жениху подарки, приложив к ним вежливо и с достоинством написанную записку: «В связи с тем, что заключение брака отменяется по взаимному согласию, с благодарностью возвращаю все, что ранее было мне преподнесено». В следующем семестре она продолжала вести уроки, будто ничего и не произошло, не подавая вида, что сердце ее разбито.
