Другой важный момент – отказ от идеи государственного капитализма, на который делал ставку Ленин в начале 1918 года, и решение национализировать промышленность. Это было именно чаяние рабочих, как и национализация земли – чаяние крестьян. Рабочие знали, что надежды на госкапитализм – утопия, что хозяева не хотят его и продают сырье. Ленин признал правоту рабочих. Здесь, как и в случае с землей, возникло положение, которое Бертольд Брехт назвал так: «ведомые ведут ведущих». Меньшевики тогда издевались: мол, у Ленина нет программы, он следует за устремлениями масс. Ничего меньшевики не поняли. Быть таким ведущим, как сказал Брехт, может только выдающийся по уму и чуткости человек.
B. К. Вы сказали, что Ленин совершил революционные изменения в сознании типа научных революций. Этого не достигнешь «мышечным» мышлением, это уже теоретическая работа. Каковы особенности труда Ленина на этом уровне?
C. К.-М. Конечно, кроме гармонии нужна алгебра – логика, убедительные аргументы, выводы и следствия. Нужны научные или близкие к ним построения. Начнем с того, что ленинская партия была именно партией нового типа. Сейчас мы видим, что не только нового, но и уникального. Ленин именно включил научный тип мышления и убеждения в политику. Это при том, что ученых в руководстве партии было немного.
Большевики были особенным случаем во всей политической истории.
Сегодня кое-кто мне говорит, что в книге «Материализм и эмпириокритицизм» Ленин там-то и там-то ошибся. Маха зря обидел и т. д. По мне, это смешные замечания. Важны не оценки Ленина по конкретным научным вопросам, а сама проблематика книги. Важен, и исключительно важен тот факт, что большевикам Ленин рекомендовал задуматься о кризисе физической картины мира!
Ленин понял и ввел в жизнь партии фундаментальный принцип: программа и идеология самым тесным образом связаны с картиной мира, которая сложилась в умах людей. «Так устроен мир!» – вот последний аргумент. Но если картина мира перестраивается, как это было в начале XX века, то партия должна понять особое состояние, кризис – и выразить его в своем языке, своей логике, своей культуре. В России начала XX века именно большевики резко вырвались вперед и отличались от других партий. Это почувствовали как раз те поэты, которые остро переживали тогдашний кризис картины мира, – Блок, Хлебников, Маяковский, Клюев.
B. К. Когда к кризису социальному и политическому добавляется кризис картины мира, может ли программа и идеология стать убедительнее и конструктивнее?
C. К.-М. Именно! Ведь люди чувствуют наличие кризиса, его за бодрыми речами не спрячешь. Вождь, который обращается к разуму и воле, который предупреждает, что грозит катастрофа, что путь неизведан и от всех требуется творчество и усилие, именно разумных и ответственных людей привлекает. А тот, кто подмигивает и обещает, что «все схвачено», кто с тобой заигрывает, – факир на час.
B. К. Каким же образом Ленин привнес кризис картины мира в программу большевиков?
C. К.-М. В науке различают два состояния: «наука бытия» и «наука становления». Когда картина мира или ее изучаемая данной наукой часть стабильны, то главный интерес привлекают состояния равновесия, устойчивости, равномерно текущие процессы. Это наука бытия. На такой научной картине мира строил свое учение Маркс. Например, политэкономия, начиная с Адама Смита, прямо брала за основу аналогию с равновесной механистической ньютоновской моделью мира. Маркс добавил в нее эволюцию Дарвина. Но бывают периоды, когда наука особое внимание обращает на явления слома равновесий, кризисы, катастрофы, превращения порядка в хаос и зарождение нового порядка. Это – «наука становления».
Так вот, Ленин, осваивая современный ему кризис физической картины мира, даже допуская ошибки в «алгебре», на мой взгляд, замечательно ухватил главный пафос «науки становления». Тут его интуитивное, «мышечное» мышление проявилось самым блестящим образом. Он просто чувствовал, как какой-то великолепный прибор, моменты слома, нестабильности, необратимости. Он понимал процесс возникновения хаоса и видел в нем зародыши нового порядка. И потому у него возникли прямая связь и редкостное взаимопонимание со многими носителями русского чувства и русской мысли. В русской культуре тогда было сильно еще архаическое космическое чувство, дающее способность тонко воспринимать взаимодействие Хаоса и Космоса. В городе оно постепенно затухает, но тогда было развито сильно. Да и в науке русской тогда очень сильны были те, кто работал в «науке становления», – Д. И. Менделеев, Н. И. Вавилов, школы аэродинамики, горения. Ленин подключил этот огромный культурный ресурс к тому напряженному творчеству, которое подспудно шло в массах. Вырваться из ямы, в которой оказалась Россия, – почти чудо. Сегодня положение объективно гораздо легче, а по моему ощущению – веет нередко безысходностью…
В. К. Понятно, что революция сопряжена с созданием хаоса, сломом порядка. И на этой стадии вся эта «наука нестабильности» могла быть полезна. Но как в такой ситуации, причем стремительно, выросла спасительная часть проекта Ленина? Напомню слова Есенина: «Того, кто спас нас, больше нет». Каков был здесь поворот его мысли? Давайте завершим разговор этой темой.
С. К.-М. Русскую революцию организационно готовили несколько поколений революционеров – можно сказать, рука об руку с царским правительством. И во многом революция стала огромной катастрофой огромной страны. Партия большевиков в момент начала революции, в феврале, насчитывала всего десять тысяч человек, никого из ее руководства тогда не было в Петрограде. На этом этапе теоретическая база ленинизма позволила большевикам занять место на гребне революционной волны и в то же время «прорасти в массы» – силой идей, другой силы у них не было. Но уже к лету большевики стали овладевать структурами, которые вырастали из хаоса и превращались в очаги нового порядка, – Советами. Частью этого процесса стала Гражданская война. Почему же Есенин сказал, что Ленин «спас нас»? Ведь это не для красного словца, это звучало из крестьянской души.
Тут придется сказать то, что было нетерпимо для официальной истории, сделавшей революцию священным символом. Слом государственности и создание хаоса ведут к огромным жертвам среди населения. В 1917–1921 годы в России девять десятых жертв связаны не с прямыми политическими столкновениями – боями и репрессиями, а с лишением средств к жизни и с «молекулярным» насилием. Голод, холод, болезни и преступность – вот главный источник массовых страданий. Они – следствие бунта («революции скифов»), который поднимается при ослаблении государства. В. В. Кожинов сделал большое дело, уделив в своих книгах много внимания именно тому бунту, который сопровождал русскую революцию. И он правильно подчеркнул, что бунт был главным противником большевиков, когда они пришли к власти. Я бы только не согласился с Вадимом Валериановичем в одном. Думаю, что бунт и революция связаны неразрывно, они происходят вместе чуть ли не в каждом человеке.
B. К. Да ведь и Вадим Валерианович, по сути-то, этого не отрицал.
C. К.-М. Его анализ помогает глубже понять, что, может быть, самое трудное в революции – не войти в нее, а выйти, прекратить. В ходе большого столкновения возникает столько новых причин для вражды и ненависти, что процесс идет вразнос. Питирим Сорокин, сам свидетель и участник нашей революции, а потом крупный социолог, даже ввел понятие «обуздание революции» – как ее особой, очень важной стадии. Ленин действительно спас народ – тем, что он провел «обуздание революции» великолепно. Я считаю, что это – высочайшее достижение политической мысли и практики, непревзойденный шедевр в истории революций.
