Наконец, мы стали свидетелями кровавой любви Ельцина к Отчизне, разумеется, из несравненного чувства патриотизма расстрелявшего Верховный Совет России. И расстрелял несколько тысяч тех, кто нашел в себе мужество и верность справедливости, чтобы попытаться защитить этот последний очаг Советской власти. Они погибли возле «Белого дома» и в нем. А большинство москвичей, да почти вся Россия, обманутая, ограбленная, униженная, пребывала тогда в позе стороннего наблюдателя и тихого безразличия, равного предательству.
Несказанно поразил меня и 96-й год, когда народ, как зачумленный, отупевший и бесчувственный к своей судьбе, отдал голоса пьяному «вождю», беспощадному расстрелыцику – как бы в слепом мазохизме торопясь к бесславному концу нации. В нашей России оказалось множество нерадивых учеников истории: ни ошибки, ни даже преступления, ни предательство, ни унизительное обнищание, ни угроза краха Отечества – ничему не научили их и, видимо, долго не научат. Я сам себе задаю вопрос: неужели омертвело у людей чувство национальной принадлежности и духовной гордости за собственную ярчайшую историю, чувство справедливого разумения?
В. К. Действительно, будто околдовали наш народ. Будто в каком-то чаду, тумане, дурманной замороченности махнул он рукой и на себя, и на всю страну, которая была и остается пока его домом и за которую как-никак он в ответе.
Ю. Б. Несколько лет Россия находится в состоянии «непроросших зерен» и «несобранного урожая». Она еще дышит, но она дышит с усилием. Она на коленях, с дрожащей протянутой рукой умоляюще и слезливо смотрит в сторону Европы и Америки, ожидая подаяния, которое, кстати, мгновенно тонет в таинственных финансовых безднах.
Проклятие моей родной России и в том, что все теперь разобщены, расколоты – все против всех. Можно ли принять человеческую разобщенность как норму существования, напоминающего одичание? Сильных мира сего объединяет общее криминальное дело, договоренность политической вседозволенности, управляющей простодушными «наивняками», безвольной нетрезвой толпой, которую без оговорок трудно назвать сейчас великой нацией с ее былым достоинством и доблестью.
В 93-м я слышал крутой разговор двух перевозбужденных «демократов» после расстрела Дома Советов. Один цинично говорил другому: «Свинье за два дня до убоя не дают есть. В первый день – немного воды. Так вот, наше славное население пьет водочку не первый день, не первый год – и успокаивается. Или в буйстве режут своих жен кухонными ножами. Туземцы, трех мыслей собрать не могут. Только единственное в голове: во-доч-ка». Другой ответил: «Наше счастье – пьяным народом легче управлять. Екатерина Вторая была неглупая баба. Спаивание народа – смазка рычагов власти».
В. К. Алкоголя у нас потребляется в среднем на человека уже больше, чем в любой другой стране мира. Причем это ведь всячески поощряют – рекламой, телевидением, настырными шутками записных эстрадных хохмачей. Пьянство едва ли уже не возведено в ранг главного русского достоинства – начиная с сомнительной заповеди якобы идущей от предков, будто «веселие Руси есть пити» и до новейших «киношедевров» типа «Особенностей национальной охоты», «Особенностей национальной рыбалки» и т. д. и т. п.
Неужели не осталось в стране уважаемых и авторитетных людей, кроме ленинградского профессора Углова, которые всерьез бы подняли голос против всего этого, против вырождения нации? Неужели, видя, что народ окончательно спаивают и он спивается, нельзя начать общенациональную акцию самоспасения, сделав образцом для молодежи трезвого, а не пьяного героя?
Ю. Б. Да, когда страна в нескончаемом тумане алкоголя, есть ли смысл говорить о вере в духовное возрождение, в моральное очищение, наконец – в экономический подъем… Все неисправимо, пока народ не осознает, что в конце 80-х годов ступил и побрел в безнадежную пустыню, а теперь падает в удушающий сумрак, где происходит отживание человеческих связей, нарастает ощущение ненужности и тщетности бытия, где экономические идеи и культура утратили энергию и прекращается движение интеллекта в бесцельности, подавленности, разброде.
Маркес в романе «Любовь во время чумы» пишет о беспросветности и разложении мира, в котором не слышно детских голосов, повсюду трупы погибших от болезней и нескончаемых бессмысленных войн. Не стоит ли и нам вспомнить о 8 миллионах умерших в годы «великой перестройки», не говоря о тысячах погибших в последних войнах? Не живем ли мы под чумным флагом, зловещим символом ухода в никуда? Быть может, это знак наступающих времен, а трижды обманутые вождением за нос россияне все еще простодушно верят, что завтра будут жить в самой лучшей из обещанных «демократами» цивилизаций, где каждый (по философии самодовольного вольтеровского болтуна Панглоса) будет «возделывать свой лучший из возможных садов»? Не чужой ли он, этот сад, будет? Не сомневаюсь нисколько. Сейчас мы кое-как живем за счет созданного старшими поколениями, проедая хлеб наших внуков и правнуков в конце концов.
И тут я слышу возражения приспособившегося и не очень глупого мещанина, моего знакомого: «Не согласен, жизнь – это наслаждение! А в нелегкой жизни спасает не политика – спасают удовольствия, развлечения и забавы. Надо выжить! К черту мучить самих себя! Они мельница, мы – зерно. Перемелется – мука будет!»
Некий самозваный африканский пророк сказал, что молчание Бога – главный признак божественного существования. Я, грешный и смертный, не могу молчать потому, что не чувствую подземные толчки социальных перемен. Жизнь – река Вселенной, но во времени мы плывем против течения, в обратном направлении, не понимая, что внушаем себе миф – поймать призрак не существующего на земле рая. Иначе говоря, мы все идем по тонкой пленке хрупкого льда, под которым черная непроглядная глубина.
В. К. Я понимаю так: вы роман свой написали с целью раскрыть глаза людям на самих себя, на положение, в котором они находятся. По-моему, вы хотели таким образом как следует встряхнуть их, дабы вывести из состояния некоей оцепенелости. Но… многим показалось, что их лишают всякой надежды. А без надежды плохо, без нее жить нельзя! Пусть она даже иллюзорная – все-таки как-то в трудной жизни поддерживает. Вспомните, когда под гиканье, улюлюканье одних и равнодушное молчание других уничтожали социализм в нашей стране, а по существу – саму страну, чем утешали людей и чем они утешались, обнадеживая себя: фермер нас накормит, Запад нам поможет. Был создан восхитительный, соблазнительный, гипнотизирующий образ прекрасного Запада. Дескать, там, «за бугром», все только хорошо и замечательно – вот заживем, как они, как в Америке…
Ю. Б. Мекка эмигрантов – «американский рай», куда нацелена «демократами» Россия, давно уже при внешнем благополучии на краю катастрофы. Он в преддверии распада, хотя еще военной силой и долларом распространяет свой уклад жизни на многие страны мира, связанные после великой войны экономическими путами.
Японки делают себе пластические операции, чтобы их лицо приобрело американо-европейские черты, более того – исторические традиции меняют облик исконного национального, подражая американскому образцу, вульгарной моде, захватывающей мир, как та же наркомания, как раскрашенные майки с девизами разных штатов, университетов и сект.
