Россия, подобно десяткам других государств, тоже сделала пластическую операцию на лице. И постепенно утвердилось почти метафизическое ощущение несвободы, модернизованных контрреволюцией нравов, анархии самых низких инстинктов и вместе – как неустранимое качество существования – страх за завтрашний день среди урбанистического безумия, асфальтовой шизофрении и грозовых туч массовой голодной безработицы. Где они, добрые и дивные мечты о всеобщем братстве? Порой мне кажется, что в мое сознание вместилась вся Россия и весь ее исстрадавшийся народ, а я оказался плохим самонадеянным пророком, надеясь, что ко мне прислушаются на XIX партконференции, когда я выступил перед пятью тысячами делегатов, сказав, что мы подняли в воздух самолет перестройки, подняли с восторгом фальшивого оптимизма, однако не построили для него посадочную площадку.
Что ж, самолет уже полтора десятка лет блуждает в воздухе, растеряв запасы провианта, с подгнившими парашютами, и горючее на исходе. Но тогда к моим словам народ остался глух и нем. Яковлевская печать открыла по мне огонь залпами вперемежку с автоматными очередями. И чувство «многолюдного одиночества» до сих пор не исчезает в душе – чувство горькой непрекращающейся боли, которая ежедневно преодолевается только работой. Так через боль мы познаем жизнь. Способен ли я показать и помочь читателю понять трагедию нашей несчастной России?
Мой писательский характер – от Бога или его «испортила» война, научив отвергать евангельское непротивление и покорность, жалкое стояние на коленях? Время пытается меня переделать, втиснуть в новые правила. Но это вряд ли возможно в моем возрасте. У меня нет запасного «я», а мое «я» единственное не в силах ничего изменить.
В. К. Наверное, вы приуменьшаете силу и влиятельность вашего таланта. Хотя образумить народ – задача не для одного, пусть даже самого мощного таланта. Вопросы, вопросы: и все же, как происходящее объяснить, исправить и обрести новую жизнь, свободную от обмана, торгашеских страстей, страданий и заблуждений простого русского человека? Где путь спасения?
Ю. Б. Твердо уверен: все раздававшиеся доныне призывы власть имущих к сладкому западному, американскому благу есть политика лжи, прикрывающей низведение недавно сильнейшей и богатейшей державы к уровню безропотной колонии, к придатку глобальной экономики. Тем более – в Европе и Америке у нас нет друзей. В письме поэту Я. Полонскому еще в 1876 году Тургенев, прекрасно знавший Запад, писал: «Европа нас ненавидит – вся без исключения; мы одни – и должны остаться одни». Знаменательные выводы русского писателя и философа, выводы мудреца, которые, разумеется, вызовут яростное неудовольствие у наших недавних «вождей», назойливо и льстиво лезущих с объятиями к тайным недругам России.
В. К. Но что же в конце концов случилось с нашим народом? Ведь по существу, насколько я понимаю, вы осуждаете сегодня не только вождей, но и народ, что еще недавно для любящего свою Родину русского писателя было немыслимо.
Ю. Б. Вот знаки наступивших времен: равнодушие – как близнец предательства, оно же сродни тупому безразличию; предательство порождается и тем и другим. Россия предала себя. Потому и не видно «светлого» будущего в этом «лучшем из всех возможных миров». Будущее забетонировано для большинства, вместе с тем оно сияет радужными лучами довольства и пресыщенности для единиц, всяческими неправдами сколотивших миллионные богатства.
Я люблю Россию с ее несравненной культурой, с ее историей, с ее снегами и серым дождичком, с ее талантливыми людьми. Но меня до горчайшего недоумения поражают мои соотечественники, потерявшие волю и характер, ставшие «электоратом» – теми механическими избирателями, которые говорят «да», совершенно не думая. Не могу согласиться, что это неспособность к самостоятельному мышлению, к защите будущего, к сопротивлению волчьим желаниям честолюбцев. И это убеждает в том, что жизнь наша неблагополучна, что мы перестали слышать, понимать и верить здравомыслию друг друга. Нас – как слабоумных – приучили верить рекламе, дешевой телевизионной пропаганде, пошлой политической мистификации. Даже силу интеллекта, как известно, можно заглушить, в худшем случае подавить политическим, психофизическим, социальным действом, и возникает хрупкость человеческого духа перед средствами массовой информации, перед ложью, которая является неким третьим состоянием между жизнью и смертью. Кроме того – когда ты нищ и слаб и что-либо просишь у сильного, твой дух зыбок. Ты проглатываешь бессилие, а потом оно съедает тебя изнутри.
Многие известные политики, стоящие у власти, способны, подобно актерам, убедительно притворяться, создавать придуманную жизнь, театральную правду, а зрительный зал верит им, как верит в пьесу, принимая ее за действительность. Потому-то на обеденный стол народа царственные официанты от «демократии» подают вместо блюд только меню.
Голландский художник Хан ван Меерхерен стал чрезвычайно известен благодаря подделкам в стиле знаменитого Вермеера, подделкам настолько великолепным, что они были признаны самыми лучшими работами самого Вермеера. Меерхерен не был талантливым живописцем, он был талантливым фальсификатором, алчным корыстолюбцем, смысл жизни которого был в достижении славы, денег посредством искусства. Художник дьявольским трудом может научиться воровать чужую манеру, чужое искусство, повторять его. Политик для достижения цели способен фальсифицировать самого себя, свой характер и волю, когда, к примеру, надобно со всей решительностью сказать, что, независимо от разной политической погоды, Россия и Америка – антитеза. И не вчера начатая хитроумная игра, кончившаяся торжеством почти даллесовской доктрины, капитулянтской ратификацией договора СНВ-2 и добросердечным согласием нашим (о гуманисты!) прекратить атомные испытания в России – суть блистательная неудача Государственной думы, фантастическая странная торопливость неполитичной политики, расцвеченной пышными фейерверками демпрессы под победный аплодисман «пятой колонны». И как-то становится очень уж неловко, как-то сверх меры стыдновато за податливость и слабость Отечества. И я чувствую, как в сознании растерянного россиянина невольно смыкаются вера и неверие, измена и жертвенность, свобода и принуждение.
Это легкомысленно-ветреное действо государственных мужей, страдающих, мягко говоря, фальсифицированным укороченным разумением, нельзя разделить между всеми. Известно: когда виноваты все, то не виноват никто. Впрочем, как в «готическом романе» – за внешними событиями скрывается неуклонное свинцовое давление таинственных мировых сил. Может быть, в угодливом послушании закулисному диктату проступил первый круг преисподней, в которой пока еще нет мученической боли, но ползет желтая тоска в пространстве существования на обочине жизни и смерти.
В. К. А что же народ при всем этом? Что он может, на что способен и не способен, зависит ли хоть что-либо реально от воли его?
Ю. Б. Я теперь говорю так: в то же время вина лежит и на народе, безбурно, то есть преспокойно взирающем на избранных им депутатов, на их непротивление злу, на их трусливо-позорные жесты согласия с обезумелыми разгромщиками России, изготавливающими долгую беду русской нации. Необыкновенная поспешность думских избранников, суета со скользким сюжетом разоружительного голосования рано ли, поздно ли жестко осудится умными и дальновидными политиками, но все же – как сегодня не везет России! Неужели русский человек так бессилен, молчалив, вял и лишь ждет божественное провидение, что оно спасет Россию? А если не спасет?
