В. Р. Стараюсь. Сейчас на очереди спектакль в «Современнике». Борис Галин – для меня интересный драматург.
В. К. А кого-нибудь из молодых драматургов выделяете?
В. Р. Сейчас, к сожалению, не очень. Читаю пьес много, но не хватает в них чего-то главного. А не хватает потому (вернусь к уже сказанному), что у государства нет идеи.
В. К. Вы счастливы в семье? Жена, с которой прожили в любви и согласии более полувека, сын и дочь – по-моему, замечательные, внучка и внук – достойные своего дедушки. В этом ведь тоже счастье?
В. Р. Еще бы! Семья – это дом. Я часто думаю, что нашему обществу нужно вернуть семью. Сейчас все больше замечаешь: семьи-то нет.
В. К. Колоссальная проблема. И это, по-моему, тоже влияние Запада, что семья разрушается. Прививают молодежи отношение к семье пренебрежительное. Принесли оттуда: не жених, а бойфренд, то есть временный какой-то сожитель. Все переводится на контрактную основу, в семье не любовь, а контракт, брачный контракт.
В. Р. Да, но я старомоден.
В. К. Как бы вот эту хорошую старомодность по возможности восстановить и укоренить! Русская семья, наверное, тоже поддерживала всегда русский дух, о котором вы говорили. Что для вас это понятие – русский дух?
В. Р. Очень большое. Очень глубинное. Многие столетия ведь складывался он, этот дух, который мне так мил. Люди бездуховные часто говорят: вот вы превозносите свой национальный дух, русский дух, вы националисты, шовинисты… Но я не считаю, что, если, скажем, татарин исповедует свою религию и следует своим татарским обычаям, он обязательно националист или шовинист. А почему же обвиняют нас?
Мне иногда кажется, что во многом от тех же американцев такое идет Потому что вот там этого нет. Ведь не скажешь «американская духовность».
В. К. В самом деле, не звучит.
В. Р. «Американский дух» – так можно сказать, но – полуиронически. Потому что американский дух – это как раз бездуховность. А у нас… В каком веке духовность наша возникла, в каком тысячелетии и как – на это я ответить не берусь, тут ученые пусть отвечают. Но это не только уклад жизни.
Русский дух для меня – это Чехов, Достоевский; понятно, всех, даже очень ярких выразителей русского духа в великой русской литературе, не перечислишь. Вот говорят о загадочности русской души, и она действительно в чем-то загадочная, и для меня загадочная, удивительная, эта русская душа…
В. К. А в чем, Виктор Сергеевич?
В. Р. А в том, что не до конца она мне понятна. Вот хотя бы один случай недавний. Сидит возле ермоловского театра инвалид – без ноги или без обеих ног, перед ним кепка, в которую денежки бросают. Я иду и тоже наклоняюсь, чтобы бумажку какую-то положить… А мне трудно наклониться, у меня нога, как вы знаете, на фронте подбита. И вдруг он посмотрел на меня так удивленно и воскликнул: «Да ты же сам инвалид!»
В. К. Характерный случай, ничего не скажешь…
В. Р. Целая поэма! Или пьеса, новелла. Я, знаете, по привычке сразу начал домысливать и досочинять…
Чтобы глубже понять русскую душу, надо читать и изучать Достоевского. Я с огромным увлечением это делал всю жизнь, а особенно когда работал над своей инсценировкой по «Братьям Карамазовым».
В. К. «Брат Алеша»?
В. Р. Да, Достоевский в этом романе берет все аспекты русской души. Он берет святость Алеши (и ведь не случайно намерен был именно его сделать дальше главным своим героем), берет разум Ивана – разум, мучающий человека, доводящий его буквально до сумасшествия, страсть Дмитрия, безудержную русскую страсть. Тут, в трех братьях, – многое о русской душе!
В. К. Есть и еще один брат, сводный: Смердяков. Не находите, Виктор Сергеевич, что сегодня он вышел чуть ли не на самый первый план?
В. Р. Ну если и не на первый, то достаточно наглядно себя проявил… Так вот, читая Достоевского, Чехова, других наших великих писателей, можно понять, что такое русский дух. Примитивизирую: это все нравственные и духовные ценности человека. Русский дух не продается! А если продается, он перестает быть русским духом. Он становится тогда духом инородным.
Вот сегодня говорят: «новые русские». Да простят они мне, но эти «новые» – потеряли русский дух. Они взяли американскую бездуховность в образец. А русский дух не продается – ни за какие деньги…
В. К. Когда вы говорите о предпринимаемой попытке убийства русского духа, вы имеете в виду и попытку его купить?
В. Р. Так, так, совершенно верно. Слишком сильна власть денег. Деньги – изобретение дьявола!
В. К. И как вы все же думаете, Виктор Сергеевич, выдюжим? Удастся ли врагам убить последнее, чем еще держимся, – русский дух? Недавно Татьяна Васильевна Доронина очень точно, по-моему, сказала: «Утратить дух – значит, утратить силу».
В. Р. Я уже говорил, мы действительно сдали очень многое. Как в первый период Великой Отечественной. Мы сдали тогда Брест, сдали Минск, сдали Киев, Одессу, Смоленск – до Сталинграда. Но что было потом? Был Сталинград.
Вот и сейчас. Страна разбита на куски. Фабрики и заводы стоят. Поля не убираются. Мы сдаем, можно сказать, город за городом. Приезжают какие-то дряхлые «роллинг стоуны» – и вокруг них устраивается странный ажиотаж.
Да, мы отступаем пока на всех направлениях. Но я верю, наступит наш Сталинград!
В. К. Все-таки верите?
В. Р. Верю. Очень трудно, конечно, будет поправлять все, что с нами сделали. Но – все вернется на круги своя. И русская культура, и наука, и экономика наша с мощнейшим ее потенциалом. И Союз наш вернется – Союз, разрушенный ужасным событием, Беловежской Пущей. Потому что мы были и есть интернационалисты.
Вот это слово сейчас почти не употребляется. Между тем я считаю себя интернационалистом. Я – русский патриот и интернационалист. И это ведь одна из особенностей русского духа – умение понимать другие народы и жить с другими народами.
В. К. Белоруссия внушает вам какие-то надежды? Ее стремление быть с нами…
В. Р. Безусловно. Я невероятно обрадовался, когда стало известно, что Белоруссия снова хочет создать с нами Союз, воссоединиться с Россией. И был страшно огорчен, когда начались яростные попытки всячески помешать, не допустить, сорвать, когда принялись лить грязь на Лукашенко – очевидно, очень хорошего человека.
Это все происки наших врагов! Врагов русского духа! Ну и, кончено, окрик из-за океана: что, вздумали опять соединяться? Они-то столько денег потратили, чтобы нас разъединить, небось уже посчитали, сколько истратили на это.
Однако история показывает: многим народам вместе лучше, чем порознь. Многие ведь по доброй воле соединились в свое время с Россией, хотя нынче стараются это позабыть. Та же Грузия. Она же добровольно вошла в состав России, еще в самом начале прошлого века. У Лермонтова поэтически запечатлено. Помните первые строки «Мцыри»? В грузинском монастыре:
