В. К. В названии Художественного театра с самого начала появилось слово «общедоступный». Я думаю: как народность Вампилова – не «простонародность», так и тут – особый все-таки смысл?
Т. Д. «Общедоступный» – понятие позиционное. Давайте сравним нынешний зрительный зал с залом, который был в начале нашего века. Кто самый неинтересный собеседник для нас сегодня? Ведь зритель для актера – всегда собеседник. Так вот, сегодня самый неинтересный собеседник – человек, сидящий с телефоном в зрительном зале. «Телефон» – обозначение определенного материального положения.
В. К. Как вы считаете, это именно демонстративное обозначение своего положения?
Т. Д. Тема нравственности и культуры исключена почти из всех средств массовой информации, здесь сказывается просто-напросто элементарное непонимание. Пищащий телефон представляется владельцу как знак его возвышающий. Такое «возвышение» себя над всеми с помощью телефона – смешно, нелепо.
Идеальным зрителем всегда была подлинная интеллигенция. Сегодня ее понятие размыто и сильно скомпрометировано. А во времена Чехова и создания Художественного театра основу зрительного зала составляли студенты, которые «становились» интеллигенцией. В зале были небогатые служащие, которые не Бог весть сколько получали, но не тяготились этим, поскольку и не принято было этим тяготиться и стыдиться, с чем все чаще сталкиваешься сегодня. Далее – были врачи, учителя, юристы, инженеры, очень хорошо обученные и с хорошим уровнем литературного воспитания…
Назвав театр «общедоступным», Станиславский и Немирович определили аудиторию. Чтобы понимать трагизм предсказания «Чайки», необходимо быть подготовленным к этому. Всем своим воспитанием, своей жизнью и той литературой – самой сильной в мире отечественной литературой. Скажем, монолог Нины Заречной, который так блистательно, по воспоминаниям, произносила на репетициях Вера Федоровна Комиссаржевская, – это же тема пьесы. Это не скучный и заумный текст, взятый из Мережковского, а бездонной глубины и грандиозного масштаба тема!
«Все жизни, все жизни, все жизни, свершив свой печальный путь, угасли…» Единоборство всемирной души с… дьяволом. И конечно – победа души! Какой же должна быть жизнь, если «конечность» всех определяется маленьким земным шаром, который далее будет двигаться в пространстве наподобие светящегося холодного камня.
В. К. Действительно, тема космическая по масштабу. И, знаете, мороз по коже, настолько пронзительно…
Т. Д. Соотношение человеческой жизни с космическим. Что стоит твоя сегодняшняя жизнь, если ты не думаешь о «конечном», которое для всех одинаково. «Конечность» – и сегодняшняя суета, мелкие желания. Если ты в состоянии думать о конечности, как же должен корректировать свою жизнь?… Как беречь, «взращивать» душу свою?
Антон Павлович Чехов, врач по специальности, когда писал эту пьесу, знал близкую «конечность» своей жизни. И с высоты своего знания и необыкновенной, исключительной гениальности поэтически представил свой счет под названием «Чайка».
Чтобы вы поняли пьесу, а не увидели в ней то, что увидела публика при первой постановке ее в Александрийском театре («гостинодворцы», так ту публику называли), нужна «иная игра». И когда Художественный театр создавался как общедоступный, то имелась в виду публика, которая в отличие от гостинодворцев была готова для восприятия истинного, глубокого искусства, а также имела потребность в таком искусстве.
Например, учительницы. Антон Павлович хорошо их знал. Его любимая сестра Маша была учительницей. Он знал, сколько они получают, а с другой стороны – какой широкий у них круг воздействия. Он и для них писал, чтобы ширилось, «шло» дальше…
В. К. Татьяна Васильевна, честно скажу: вы первая раскрыли мне так впечатляюще космизм «Чайки». Ну а что касается восприятия ее – можно только представить, как все было тогда, в 1898-м, сто лет назад… А что волнует вас больше всего сегодня, когда вы оглядываетесь на большой путь, пройденный родным вам театром, и думаете о его будущем?
Т. Д. Более всего волнует то, с чего я и начала: уровень зрительного зала. Потому что уровень либо тебя поднимает (не в плане успеха, а как собеседник), либо… Нельзя же беседовать, имея в виду человека с телефоном или пьяного школьника.
В. К. А такие тоже бывают?
Т. Д. Бывают, во всех театрах. Я сейчас обобщаю. Беру как бы две крайности.
Мы имеем своего зрителя, и он прекрасен. Но даже если в массе перед нами наш зритель и лишь несколько человек с телефонами и несколько пьяных школьников – «беседовать» уже чрезвычайно тяжело…
Публика «питает», дает тебе добавочные силы, компенсирует твои эмоциональные затраты, но твоя обязанность – говорить с публикой серьезно, честно и на пределе сил.
И еще: не превращать драматический театр в иные формы. Скажем, в музыкальный театр, в дурной мюзикл, как сейчас, увы, все чаще бывает. Мюзикл, конечно, может быть и прекрасным, высокопрофессиональным, но все равно это – другой театр, к драматическому не имеющий никакого отношения. Однако сегодня очень многие театры к этому идут. Стремясь «угодить» публике, привлечь публику, особенно молодежь, которая без децибелов, кажется, уже и жить не может.
Мы этого не делаем. Во-первых, не имеем права – традиции Художественного театра обязывают. А, во-вторых, я считаю, в этом есть большая доля падения.
Что мы стараемся делать, не имея драматургии, которая так желательна сегодня? Позицию свою, в полном соответствии с нашими основоположниками, мы определили в самом начале, еще десять лет назад. Поскольку пьесы не пишут, обобщать не могут, растеряны чрезвычайно, а многие, как ни горько, – продажны, мелкотемны, поскольку «не выявлены» современные Чеховы и Горькие, значит, мы занимаемся Чеховым, Горьким, занимаемся Островским, Достоевским и, конечно, Михаилом Афанасьевичем Булгаковым. У нас в репертуаре три пьесы Булгакова, которые идут неизменно с очень большим успехом.
В. К. В вашем «Дневнике актрисы» я прочитал: «Булгаков – Бог». Это относится к тому времени, когда он только открывался нам как автор многих дотоле неизвестных произведений. Теперь прошло немало лет, но ваше отношение к Булгакову не изменилось?
Т. Д. Большой автор – всегда провидец, всегда пророк, всегда предупредитель. Такими предупредителями, предсказателями были и Пушкин, и Достоевский и, безусловно, Булгаков. К ним относится и такой большой сегодняшний писатель, как Валентин Распутин, который предсказывал многое, сколько лет назад. Вспомните хотя бы «Прощание с Матерой» и «Пожар». Или «Деньги для Марии». Уже в самих названиях звучит как бы предостережение. Распутин – на уровне нашей классики.
В. К. В общем, недаром он в вашем репертуаре?
Т. Д. Да, причем в постановке такого талантливейшего режиссера как Андрей Борисов. Мне очень бы хотелось, чтобы он у нас и еще что-то поставил. Его последняя трактовка «Короля Лира» с атрибутикой Якутии – событие в театральном искусстве. Это не умалило Шекспира, а наоборот, выявило его мощные образы крупно, в необыкновенном ракурсе и с удивительным чувством современности.
