Танк лобовой броней сворачивает в сторону обломков бронетранспортера, и вот мы снова идем дальше, готовые в любой момент вступить в бой. Но ничего пока не происходит.
У въезда в город на железнодорожном переезде через линию Луга – Новгород еще один блокпост, пара больших грузовиков и суета вокруг них. Мне это не нравится, и ради разнообразия я приказываю открыть по противнику огонь первыми, не дожидаясь, пока они изготовятся. Один из грузовиков вспыхивает, как факел, от второго немцы прыснули во все стороны, словно тараканы. А вот и ПТО – при ярком свете видно, что к грузовикам прицеплены две небольшие пушки, которые немцы сейчас лихорадочно отцепляют и пытаются развернуть в нашу сторону. А вот фиг вам! Очередь из автоматической пушки, следом несколько пулеметных, и уцелевшие фрицы начинают, отстреливаясь, отходить, бросая такой важный рубеж обороны, как железнодорожная насыпь.
Сборная солянка, что с них возьмешь: местные полицаи, пехота – небось, маршевая рота со станции, противотанкисты тоже сами по себе – переброшенные с фронта «на усиление» Читал я в мемуарах наших ветеранов, как в 1941 году немцы легко сбивали передовыми отрядами вот такие наши сборные заслоны. Сейчас происходило то же самое, только наоборот. Плюс на нашей стороне была родная земля, а значит, проводники из местных партизан, темное время суток и свирепствующий вовсю генерал Мороз.
Наши, в свою очередь заняв эту позицию, выпустили в небо несколько немецких же осветительных ракет, в изрядном количестве захваченных нами во Пскове, и немного постреляли отступающим фрицам в спину, в том числе не только из наших АК-74 и советских СВТ-40, но и из трофейных пулеметов МГ-34. В магниево-белом свете серое фельдграу на фоне снега – очень хорошая мишень, а били мои ребята прицельно, на выбор. Так что далеко не все немцы, отступившие с позиции, смогли укрыться между домами.
Вступив в город, я приказал десанту спешиться. Впереди техники я пустил веером пеший дозор из бойцов, пришедших с нами из XXI века. У них – спецподготовка, персональная связь, ПНВ и «ксюхи» с ПБС, что давало им дополнительный шанс в скоротечных ночных стычках на городских улицах. И поэтому хоть скорость нашего передвижения теперь значительно снизилась, но небольшие группы противника наши дозоры находили и уничтожали раньше, чем противник в свою очередь сам мог обнаружить их. А уже затем вперед двигались приданные танки и БМП…
Когда мы уже почти достигли городского вокзала и нам осталось пройти всего пару кварталов, вспыхнула заполошная пальба правее и чуть позади нас. Это второй батальон, обходящий город по объездной дороге, начал сбивать немецкие посты на восточной окраине Луги. Шума было предостаточно, растерянность от внезапного ночного нападения переросла в панику…
Скажу одно – штаб 285-й охранной дивизии мы застали в момент лихорадочной погрузки всего ценного на имеющийся в наличии транспорт.
Могу представить себе: я командир немецкой охранной дивизии, барон Вольфганг Мориц фон Плотто, и вдруг меня среди ночи будят и орут в ухо: «Герр генерал, русские в городе!» – или: «Русские танки прорвались!»
И тут следом пушечная стрельба из калибров, наводящих на мысль даже не о танках, а о чем-то размером с крейсер. И при этом большая часть дивизии не охраняет тыл, как ей это положено, а не спеша и со вкусом перемалывается в мясорубке под Любанью. Нужно добавить к этому растерянность от внезапного ночного нападения и от той скорости, с которой приближается стрельба. А потом лязг гусениц совсем рядом, орудийный выстрел, от которого вылетают стекла из окон, и русский танк-монстр, как картонки одну за другой давящий припаркованные у штаба легковые машины.
Немцы – прекрасные солдаты, но от неожиданности и непредвиденных действий противника они впадают в ступор, и вывести их из этого состояния можно только хорошим пинком. Генерал-лейтенант, лихорадочно застегивая мундир, с ужасом смотрел на перебегающих внизу русских солдат в белых зимних балахонах и на разбросанные на снегу тела немецких воинов. Начальник штаба дивизии подполковник Герхард фон Арнтзен выбил оконное стекло и открыл по русским солдатам огонь из МП-40. Затем был взрыв и темнота. Навсегда.
Но это, так сказать, лирика. Труп немецкого генерала в залитом кровью мундире мы нашли в развалинах его штаба, когда бой уже кончился. А от начальника его штаба осталась только фуражка с вышитой монограммой GA. Истинный ариец, блин, с автоматом решил повоевать против взвода наших орлов, поддержанного БМП-3.
Бригада ушла вперед, обойдя город по восточной объездной дороге. А наш батальон остался удерживать Лугу как важный узел коммуникаций. Ну и зачистка, само собой, вкупе с восстановлением советской власти.
Поставив нам эту задачу, генерал-майор добавил, что именно через нас может попробовать вырваться из окружения на соединение с главными силами испанская добровольческая «Голубая дивизия» и что товарищ Сталин будет очень доволен, если мы окончательно прищучим здесь этих «борцов с большевизмом» отправленных Франко в Россию… Очень многообещающее заявление – батальон против дивизии. Хотя где наша не пропадала. Пусть эти испанцы дадут мне пару дней на подготовку, и тогда еще надо посмотреть, кто кого. А быстрее у них и не получится, потому что пешим порядком от Новгорода к Луге – это налегке два-три дня. А если с обозом, то и все четыре-пять. Да еще кавалеристы Белова у испанцев на хвосте повиснут. Людей бы еще подбросили, окопы копать, но думаю, что так и так успеем! Или я не майор Слон?
4 марта 1942 года, ночь. Станция Луга Сергеева Дарья Васильевна, 22 года, воспитатель детского дома
Мамочки родные, страшно-то как! Сама я уже устала бояться, но детишки плачут тихо-тихо. Прижались, как птенчики, друг к другу от холода, а мне снова становится страшно. Все мы уже, считайте, что мертвые. Наши на фронте снова начали наступление, у фашистов большие потери, и для их госпиталя нужна кровь, детская кровь. Так хочется жить, а еще больше хочется, чтобы жили эти детишки. Проклятые фашисты! Проклятые немцы! Сколько они людей уже убили и все им мало! А деток отбирали специально, все белокурые и синеглазые – «арийская кровь» говорят.
В вагоне темно, только чуть тлеют угли в буржуйке. Холодно. Второй день вагон стоит на станции Луга. От пожилого немецкого солдата, который вчера вечером приносил нам еду и немного говорил по-русски, я узнала, что наши прорвали фронт под Старой Руссой и освободили Псков. По нему было видно, что этот немец был сильно напуган.
– Фройлян Дарья, – сказал он, беспокойно оглядываясь, – наша армия окружена, ваши войска взяли Псков и Дно. Я простой солдат, фройлян, и воевал с вами еще в ту войну. Фройлян Дарья, я… – в этот момент позади него раздались чьи-то шаги, и немец, умолкнув, быстро сунул мне ведро с жидким супом и мешок с несколькими буханками черного хлеба. Дверь вагона-теплушки захлопнулась. Через тонкое дерево было слышно, как подошел еще один немец. Я затихла, стараясь не дышать. В школе по немецкому языку у меня было только «хорошо» и «отлично» Живой разговор, конечно, отличается от того, что нам преподавали, но немцев я все-таки понимала…
– Дай закурить, Курт, – сказал подошедший. – Ты должен мне еще две сигареты.
