– Она часть твоей жизни.
Бен сел на кровати.
– Ты тоже часть моей жизни.
– Дело не в Мэдди. Дело в том, что ты не рассказал мне о ней, когда еще мог сохранить нас обеих.
– По-моему, мы это уже проходили.
– Теперь я знаю, почему ты скрывал ее от меня. Ты не хотел, чтобы я увидела то, что вижу сейчас.
– И что же ты видишь?
– Что в какой-то степени тебе хочется быть с Мишель.
Бен молчал, глядя на подушку и пытаясь унять злость.
– Я ведь решил остаться с тобой. Разве не это главное?
– В глубине души тебе хотелось поступить иначе. По-твоему, это неважно?
– По-моему, это жизнь. Нам что-то предлагают, и мы либо соглашаемся, либо вспоминаем, почему оно того не стоит. Вспоминаем, что придется пожертвовать слишком многим.
Я знала, что Бен говорит искренне. Но я также знала, что он ошибается. Он не смог выбрать одно. Именно поэтому я и чувствовала, что между ним и Мишель есть некая близость.
Бен вздохнул.
– Я не хочу быть с Мишель.
– Она для тебя насущная необходимость.
– Мишель для меня не насущная необходимость. И вообще, что это значит?
Я не ответила. Не было нужды. Бен и так понял, что я имела в виду не Мишель. Я имела в виду Мэдди.
Бен не стал спорить. Потому что я сказала правду. С того мгновения, как в его жизни появилась Мэдди, он не видел ничего вокруг, кроме нее. И она этого заслуживала. Все остальное – я, Мишель – было вторично. Мы тоже этого заслуживали. Но даже если мы боремся за второе место, – а кому хочется бороться за второе место? – победителя все-таки надо определить. Внезапно я поняла, что жизнь вдали от семьи с человеком, который не способен мне ее заменить, для меня тоже вторична.
Бен не мог спорить, поэтому сказал то, в чем не сомневался:
– А тебе нужно быть здесь?
Я не ответила.
– Тебе нужно быть здесь, – утвердительно повторил он. – И не на время.
Бен все понял, хотя на этот раз я его опередила. Да, мне нужно быть в Сономе.
– Что ты собираешься делать? – спросил он.
– Виноградника у меня нет, а семья здесь жить не хочет. Они пытаются начать с чистого листа – и братья, и родители. Наверное, причины, по которым я остаюсь, сложнее, чем мне кажется.
– Или проще.
Я отвела волосы у него с лица.
– Я не пытаюсь тебя наказать. И не сержусь.
– Знаю. От этого только хуже.
Бен взял меня за руку и уложил рядом с собой.
– И все же я до сих пор думаю, что нам нужно быть вместе. Как ты это объяснишь?
Лицо Бена было совсем близко. На губах – улыбка, которую я так любила. Я внутренне согласилась: в каком-нибудь другом мире мы могли бы снова наладить отношения. Однако в голове против воли засела другая картина – не завтрашний день, а отдаленное будущее: Бен шагает по улице с дочерью и ее матерью. Своей женой. Похожую картину я уже видела в Силвер-Лейк. Но на этот раз я иду к ним навстречу. Мишель приехала в Лос-Анджелес по работе, Бен с Мэдди послушно последовали за ней. Бен начнет жаловаться, что до сих пор не привык к телекамерам, ко всеобщему вниманию, которое столько значит для Мишель. Однако по тону я пойму: в какой-то степени все это его забавляет, как забавляет нас то, что мы делаем ради любви. Приятно снова их увидеть, узнать, как дела у Мэдди. Бен будет улыбаться, электрическое напряжение между нами исчезнет, и ему на смену придет нечто иное. Нечто вроде дружбы.
Мы лежали на кровати, держась за руки. Мое свадебное платье по-прежнему висело на двери – хоть сейчас надевай.
– Почему мне кажется, что ты просто пытаешься поступить правильно? – спросил Бен.
– Потому что так и есть.
Он повернулся ко мне.
– А что, бывают однозначно правильные решения?
Синхронизация. Все сходится один к одному, словно указывает, где твое место. И все-таки ты непременно что-то теряешь. Что-то простое и одновременно сложное – другой маршрут, другой путь, которым могла бы пойти твоя жизнь, если бы ты сделал иной выбор. Если бы сел в свою машину. Если бы не вышел из чужой.
– Не закрывай глаза, – пробормотал Бен. – Если мы уснем, я не смогу тебя переубедить.
И тут же уснул.
Любое стоящее дело
Было уже девять часов, поэтому я поехала к папе в больницу. Лицо у него порозовело, и он снова стал похож сам на себя. От облегчения на глаза навернулись слезы. Отец нетерпеливо махнул рукой. Он не любил слез и не хотел смотреть, как я плачу. Особенно сейчас, когда у него нет сил меня утешать.
– Терпеть не могу больницы, – сказал он вместо приветствия. – Просто ненавижу.
– Так поезжай домой.
– Мама как раз меня выписывает. Пошла по врачам и администраторам. По крайней мере, так она сказала.
– Думаешь, соврала?
– Наверное, побежала купить себе сэндвич.
Я рассмеялась и присела на край кровати. Взяла отца за руку. Мы отделались легким испугом, и все же не хотела бы я снова здесь оказаться.
– Братья работают?
– Да, виноградник в надежных руках.
– Хорошо. По-прежнему хотят друг друга убить?
– Уже не больше обычного.
– Тоже хорошо. Главное – виноград. Напомни им об этом. Если кто-нибудь снова утратит трезвый взгляд на вещи, напомни ему, что самое важное в жизни не требует стольких слов.
– Обязательно напомню.
Отец закрыл глаза. Он устал. Поэтому у него и случился инфаркт. Ему нужен отдых. Все это время отец не знал, как о нем попросить. Но теперь он его получит.
– Спасибо, – проговорил отец.
– Для человека, который утверждает, что больше не интересуется виноградником, ты слишком о нем беспокоишься.
– Кто сказал, что я больше не интересуюсь виноградником? Просто готовлюсь интересоваться чем-нибудь еще.
Такова правда, верно? У нас в сердце очень много места. Мама устала отдавать все свое сердце родным, поэтому отдала его Генри. А потом поняла, что это не выход. Папа понял то же самое – как раз вовремя, чтобы спасти брак.
– Пора мне уходить отсюда, малыш.
– Хочешь уйти красиво?
Отец рассмеялся. Потом дотронулся до моей щеки и спросил:
– Что случилось?
Я не ответила – только покачала головой.
– Ты ушла от Бена?
Я кивнула, стараясь не думать о том, где сейчас Бен. Возможно, разговаривает с Мишель. Хотя, скорее всего, просто пытается осознать, что едет в Лондон – что готовится сделать то, что должен. Как и я.
