— Так я и думал. — Старков поцеловал девчушку в щеку. — А Киму я о тебе ничего не скажу. Сама как-нибудь после скажешь. Только не затягивай, дочка. Кто знает, сколько всем нам времени отпущено…
* * *
Керстен застал Гиммлера за обедом. Перед рейхсфюрером стояли тарелка жиденького супа, блюдо с отварной рыбой и бокал с яблочным соком. Гиммлер был неприхотлив и в еде, и в напитках.
Доктор присел за стол. Прислуга подала ему то же самое.
— Вы сегодня не в духе, господин эскулап?
— Да, господин рейхсфюрер. Последние события довольно негативно отразились на мне.
Гиммлер поднял указательный палец левой руки:
— События ни при чем. Это вы сами позволили чувствам взять верх над разумом. Если б я разрешал подобное себе, никогда бы не добился того, что имею. Не люблю лизоблюдов, как вы знаете, но тем не менее мне приятно бывает слышать такие отзывы о себе, как: «Гиммлер отличается исключительным трудолюбием! Гиммлер выполняет практически все возложенные на него задачи! Гиммлер работает по двадцать часов в сутки!». Вот так должны говорить обо всех руководителях рейха.
— К счастью, я не из них, — обронил Керстен.
— Сегодня утром умер Роммель, — сменил тему Гиммлер. И помолчав, добавил: — А вы вчера встречались с фрау Ингрид.
Керстен забыл о супе:
— За мной следили?
— А вы после того спектакля, что устроили мне в Ставке, рассчитывали на полную свободу действий? Доктор, — Гиммлер поднял стакан с соком, посмотрел на свет, увидел осадок и поставил обратно, — любой другой на моем месте давно уже отправил бы вас на беседу с юношей по имени Кальтенбруннер. Или с папашей-Мюллером. А то и просто расстрелял бы вас или повесил. Но я этого не делаю. И знаете, почему? Потому что вы мне пока нужны. И не только в качестве врача. Мне известно, что во время беседы с госпожой Ингрид вы обсуждали вопрос, как можно воздействовать на рейхсфюрера Гиммлера, чтобы тот согласился выпустить из концентрационных лагерей нескольких евреев. Так ведь?
— Зачем вы спрашиваете, если все знаете?
— Мои люди отследили лишь то, что вы встречались. — Гиммлер перешел к рыбе. — Остальное я додумал. Точнее, просчитал. Спросите — как? Очень просто. Госпожа Ингрид связана с группой швейцарских промышленников. Те, в свою очередь, имеют влияние на так называемый Международный Красный Крест, про который вы мне прожужжали все уши. А раз они через нее вышли на вас, значит, им нужны те самые евреи-заключенные. Богатые евреи! Надеюсь, вы не проговорились фрау Ингрид о фюрере?
Доктор едва не поперхнулся:
— Нет.
— Правильно сделали. В ваших интересах молчать. А еще лучше — вообще забыть о том, что произошло в «Фольфшанце». Итак, что предлагают рейхсфюреру господа из Швейцарии за подобный шаг?
Керстен отодвинул тарелку:
— Вы сейчас говорите серьезно?
— Да.
— В таком случае готов сообщить: эти господа намерены выплатить вам за каждого вывезенного еврея определенную сумму.
— Точнее.
— Пятьдесят швейцарских франков за обычного и пятьсот — за чем-либо выдающегося. — Керстену тяжело дались последние слова: от них несло работорговлей.
Гиммлер снял пенсне, достал фланелевый платок и принялся протирать им линзы. Если б не генеральский мундир, он запросто сошел бы сейчас за врача или учителя математики. Скорее даже истории. Точным наукам Гиммлер всегда предпочитал гуманитарные.
— Кто будет определять значимость евреев?
— На данный момент мне сложно ответить. Все это обсуждалось пока только теоретически. Но если госпожа Ингрид получит официальное подтверждение, то данный вопрос будет решен в вашу пользу. Возможно, на ваших условиях.
— Ваша дама не получит никакого подтверждения. Ни официального, ни прочего. Переговоров с ней я вести не буду. — Гиммлер надел пенсне и спрятал фланельку. Учитель истории пропал. Перед Керстеном вновь сидел рейхсфюрер. — Я буду разговаривать только с официальным лицом. Когда-то, доктор, вы мне говорили о графе Бернадотте. Фольке Бернадотте. Помните? Насколько мне известно, — а ему это было известно, поскольку информация пришла от Шелленберга, — он сейчас занимает довольно высокий пост в шведском Красном Кресте. Вот с ним вы мне и организуете встречу.
Взгляд Керстена задержался на сухих холеных руках Гиммлера. С тщательно наманикюренными ногтями. «А ведь членам СС запрещено делать маникюр, — мелькнула несвоевременная мысль. — Господи, о чем я думаю? Да ведь он же согласился на переговоры! Неужели ледник начал таять? Нет, конечно, кроме вызволения людей, с ним других дел никто иметь не будет. Ведь он палач. Палач с холеными руками. Дьявол, сдались мне эти руки…»
Гиммлер наблюдал за доктором и думал, сколь долго еще Керстен будет находиться в его услужении. А ведь рано или поздно наступит час, когда от его услуг и от него самого придется избавиться. Такова реальность.
— И поторопитесь, господин доктор. — Гиммлер встал из-за стола, давая понять, что разговор окончен. — Пока я не передумал.
* * *
«Любимая. К сожалению, я не смогу к тебе приехать, как обещал, 29 июля. В связи с произошедшими событиями я вынужден созвать на 30-е число руководителей штабов гаулейтеров. Совещание продлится два или три дня. Нам нужно срочно обсудить вопрос усиления военного потенциала рейха. А потому, повторюсь, я не смогу приехать к тебе раньше, чем 5 августа.
Очень хочу выспаться. Просто мечтаю об этом.
Люблю тебя больше прежнего.
Твой М.»
Борман перечитал письмо к жене Герде и запечатал его.
Он врал. Совещание с гаулейтерами и начальниками штабов по поводу мобилизации новых формирований и создания отрядов местной обороны состоялось два дня назад. Но Борман не мог оставить столицу даже на один день. Неустойчивость власти ощущалась им физически. Ежеминутно. Ежесекундно.
Утром пришло сообщение из Альт-Аусзее. Звонили Гуммель и Шольц. Борман откомандировал их туда с тремя поручениями: проверить, в целости ли «музей фюрера»; насколько он продолжает соответствовать каталогу; заминировать штольню по всему периметру. Приезд Геринга спутал рехслейтеру все карты.
«Жирная свинья! — негодовал Борман. — Впрочем, чего-то подобного от этой дряни и следовало ожидать. Геринг всегда тащит в свою нору все, что попадается ему под руку. Ну да ничего. Хранилище никуда не денется, по крайней мере в ближайшие дни. А там разберусь. Посмотрим, кто из нас первым выпотрошит «соляной мешок».
Но о Геринге пока нужно забыть. Перед рейхслейтером стояла еще одна важная проблема.
Спустя два часа после сообщения из Альт-Аусзее Борману преподнесли еще один сюрприз. На сей раз из рейхсканцелярии. Оказывается, Геббельс начал обхаживать двойника. Точнее, министр пропаганды основательно взялся за Бургдорфа, практически вытесняя его, Бормана, с роли «тени фюрера». Такого поворота событий Борман допустить не мог. Вся продуманная им комбинация могла получить положительный результат только в том случае, если «фюрер» будет ходить под ним, и только под ним. А потому следовало, и как можно скорее, вернуться в бункер. Какие уж тут поездки к жене…
