Фельдмаршал Эрвин Роммель, командующий группой армий «Б», взлелеянный самим фюрером представитель вермахта, устало протер глаза. Безумно хотелось спать. Хотя бы несколько часов. Сквозь набрякшие веки он с трудом перечитывал написанное.
Проклятая бездарная война! Все, что происходило до лета сорок четвертого, казалось теперь благостным сном. Настоящая война для Роммеля началась 8 июня. В тот день он впервые столкнулся с бестолковостью подчиненных и начальников. Глупость генерал-майора Дитриха привела к полному уничтожению в Кане 21-й и 12-й танковых дивизий СС. 3-я танковая учебная дивизия, находившаяся всего в девяноста километрах от небольшого французского городка, в окрестностях Ле-Мане, не смогла прибыть на место даже через 72 часа! Сам Дитрих, и прежде славившийся неточными докладами, на сей раз перещеголял самого себя: в донесении высшему руководству он и вовсе чзабыл» сообщить о происшедшем.
Только 10 июня в штаб начала поступать более-менее правдивая информация, да и той Роммель предпочитал не доверять. В тот день фельдмаршал отдал приказ от имени Гитлера: чНачальник штаба группы армий «Б» передает распоряжение Верховного главнокомандующего вооруженными силами Германии: никаких отступлений, никаких отходов на «новые рубежи»! Каждый солдат должен сражаться на своем посту вплоть до смертного часа!». Приказ был отдан от безысходности. Роммель прекрасно понимал, что «сражаться и погибнуть» означает не что иное, как затяжные бои без надежды на новые пополнения. Хуже того: за выполнением приказа пристально наблюдало СС. Немецкого солдата запугали. Теперь он не выполнял свой воинский долг, а сражался лишь из страха быть объявленным изменником рейха.
Через неделю, ближе ко второй половине июня, немецкие войска в Нормандии основательно окопались в обороне. Последний, пусть и призрачный, шанс выбить англо-американцев с плацдарма на побережье Франции был утерян.
— Господин фельдмаршал! — Роммель оторвался от письма: перед ним стоял адъютант. — К вам полковник Хофаккер.
— Кто? — переспросил фельдмаршал.
— Полковник Хофаккер из штаба главнокомандующего Западным фронтом.
— С какой целью прибыл?
— Не могу знать.
— Плохо. — Роммель со вздохом сожаления отодвинул письмо в сторону. — Хороший помощник, Вирмер, обязан знать всё. Зовите.
Хофаккер вошел в штабной блиндаж главнокомандующего группы армий «Б» с отразившимся на лице явным любопытством.
— Непривычно, Цезарь? — обратился к гостю фельдмаршал.
— Вы, как обычно, помните всех по имени?
— Наверное, это мое единственное достоинство. Присаживайтесь. Разговор, я так понимаю, нам предстоит долгий…
Хофаккер присел на стоявший у стола самодельный стул и сморщился от боли.
— Нездоровы, полковник?
— Старая рана. Ломит нестерпимо. Как вы когда-то сказали — проза войны.
— Оставим лирику. Я вас слушаю.
Полковник недоуменно посмотрел по сторонам:
— Неужели мы будем вести серьезный разговор в этом… месте?
— А что вас не устраивает? — Фельдмаршал улыбнулся: — Бомбардировки сегодня не будет: за последнее время мы хорошо изучили привычки англичан. И подслушать нас никто не сможет: этого не допустит мой адъютант, человек проверенный и потому надежный. Так что приступайте.
— Ну что ж, убедили. Я прибыл к вам по приказу генерал-фельдмаршала Клюге и одновременно по просьбе моего дяди, полковника Штауффенберга. Они просили передать на словах следующее: поскольку вы присоединились к нашей группе, вам настоятельно рекомендуется в срочном порядке приостановить боевые действия и начать сепаратные переговоры с представителями англо-американского военного командования.
— Это личная рекомендация Клюге или его еще кто-нибудь поддержал?
— Генерал-полковник фон Бек.
Роммель усмехнулся:
— А что, сам Бек тоже воспользовался этим советом?
— Мне не понятен ваш сарказм, господин фельдмаршал, — полковник поморщился. — Вы должны видеть, что происходит. Мы можем спасти Германию, только вступив в переговоры с Западом. Вспомните, о чем вы говорили с доктором Штрёлином в феврале.
— Помню. Но я тогда имел в виду не физическое устранение фюрера, как это предлагал ваш родственник, а лишь смещение его как политической фигуры.
— Фюрер не станет выполнять чьи-либо условия. Он невменяем в божественном возвышении собственной личности, — аргументировал Хофаккер.
— Однако убийство превратит его в мученика. А со святыми не воюют. Фюрер должен добровольно снять с себя полномочия Верховного главнокомандующего. Сам. Лично! В крайнем случае — отказаться от дальнейшего ведения войны на Западе. И вот только если он не выполнит хотя бы одно из этих двух условий, его следует арестовать. Но, опять же, не убить, а именно арестовать! И принудить передать власть в руки патриотов Германии. После чего судить. И пока мы этого не сделаем, ни о каких сепаратных переговорах не может быть и речи. — Роммель тяжело поднялся, налил в железные кружки кофе и придвинул одну из них к собеседнику: — Угощайтесь. А со штабом Эйзенхауэра мы, кстати, связались еще две недели назад. Как видите, результат до сих пор нулевой. Американцы молчат. И причин их нежелания говорить с нами я вижу две. Первая: они не могут вести переговоры от имени своего правительства — не хватает полномочий. Но этот недочет выполним: Рузвельту достаточно будет прислать своего эмиссара. Вторая причина: они ждут от нас более решительных действий.
— Вот. Это именно то, что от вас требуется. — Полковник взял кружку, сделал маленький глоток. — Как вы из них пьете?! Они ж горячие!
Роммель улыбнулся:
— Привыкли. Итак, каких конкретно действий вы от меня ждете?
— Капитулируйте. А мы в Берлине сделаем следующий шаг.
— Совершите убийство? А вдруг осечка? Что, если Гитлер останется жив? Чья голова ляжет на плаху первой? — Роммель отставил кружку. — Полковник, у меня есть сын. И вы знаете, как у нас относятся к семьям врагов Германии. Я не хочу, чтобы мой сын окончил жизнь в концлагере.
Хофаккер поднялся:
— Господин фельдмаршал, сегодня вы предположили, что у нас будет долгая беседа. Однако на этот раз вы ошиблись. Я ехал к герою нации, а встретился с…
— Что же вы замолчали, Цезарь? — Роммель второй раз за встречу усмехнулся. — Хотели сказать — с трусом?
— Я не вправе вас так называть, однако ваши слова…
— Мои слова свидетельствуют только об одном! — резко перебил визитера Роммель. — Что я не отказываюсь от поддержки вашего движения! Но я по-прежнему хочу использовать шанс убедить фюрера мирным путем. И вы мне в этом поможете. Передайте фон Клюге вот это письмо, — фельдмаршал подал Хофаккеру исписанный лист бумаги. — И если мое мнение его устроит, пусть найдет способ ознакомить с ним Гитлера. В случае же отрицательного ответа я готов рассмотреть ваш план моих действий на ближайшее время. Вплоть до капитуляции. Так что, господин полковник, возвращайтесь к столу. Беседа нам все-таки предстоит долгая.
