— Все в порядке, Никишка, — твердо сказала она. — Увидимся утром.
Никишка коротко кивнул, и Алин наконец смогла закончить свое дело. Занятая кобылой, она не заметила, какими взглядами обменялись мужчины. Глаза Никишки недвусмысленно говорили:
"Только тронь ее — и я тебя убью», — а взгляд графа с той же ясностью отвечал: «Она моя, и не лезь не в свое дело».
Впрочем, в глубине души Василий не ощущал такой уверенности, однако был вынужден вести себя соответствующим образом.
Как только Никишка покинул конюшню, взгляд Василия вновь оказался прикованным к Александре. Кстати, граф очень удивился, что она отпустила своего человека: он прекрасно знал, что Александра не любит оставаться с ним наедине, а тем не менее сейчас они, вне всякого сомнения, остались вдвоем. Как ни странно, на сей раз такая ситуация не вызвала у Василия обычной досады: должно быть, он привык к ее обществу. И, кроме того, так легко было ее пожелать, а теперь это случалось чертовски часто.
Александра сполоснула руки в ведре и, соизволив снова обратить внимание на Василия, вздохнула:
— Ну давай, начинай! Неужели ее одолевают те же мысли, что и его?
Василий затаил дыхание:
— Что?
— Ну, жалобы, — пояснила она. — Ты ведь пришел с претензиями, разве не так?
— По правде говоря, вовсе нет, — ответил молодой человек. — Учитывая обстоятельства, я считаю, что обед прошел как нельзя лучше.
— Твоя мать в ярости?
— Пожалуй, хотя будет точнее сказать, преисполнена «решимости». Это как раз в ее характере.
Василий невольно улыбнулся, а девушка подозрительно спросила:
— Тогда зачем же ты здесь?
— Взять свою лошадь.
— Ты пришел за лошадью сам, вместо того чтобы кого-нибудь за ней прислать? — Тон Александры из скептического превратился в просто недоверчивый.
— Ты так говоришь, словно я никогда ничего не делаю для себя сам, Алин.
— А ты и не делаешь. Теперь вздохнул Василий.
— Неужели мы не можем поговорить без колкостей. Ну хотя бы раз?
— Вероятно, нет.
— А если попробовать?
На мгновение ее взгляд стал нерешительным, но тут же она снова приняла безразличный вид и, пожав плечами, спросила:
— У тебя есть какая-то конкретная тема? Да нет, подумал Василий, просто не хочется уходить. Он знал, почему, вернее, ему казалось, что знает. Его тело питало определенные надежды, но дух пребывал в нерешительности. Взять, ее, силой — сама по себе скверная мысль, да, и последствия могут быть довольно сложными. Кроме того, это может войти в привычку, подумал он и, не зная, о чем говорить, заметил:
— Я видел повозки у дома. Они еще не разгружены. Ты не собираешься распаковать свои вещи? — Я взяла в дом несколько сундуков. Не вижу причины возиться с остальными.
Александра готова была уехать в любую минуту, а при мысли о том, что она больше никогда не окажется рядом, Василия неожиданно охватила паника…
— Я должен идти, — отрывисто сказал он.
— Что касается сегодняшнего, — будто не слыша, сказала она, — не обращай внимания.
Он пытался, честно пытался это сделать. Но если она имеет в виду его угрозу овладеть ею, значит, есть надежда, что это сойдет ему с рук?
— Пойдем со мной в дом, Алин. Сейчас же! В глазах ее зажегся гневный огонек, но отнюдь не из-за неожиданности этого предложения, а потому, что Василий начал медленно приближаться к ней. Алин отступила:
— А в чем дело?
— Просто я не хочу заниматься любовью в конюшне.
— Прекрати, Петровский! Я как раз собралась извиниться перед тобой. Я просто сорвалась, да и то лишь потому, что считаю слезы запрещенным оружием.
— Обычная женская уловка, хотя ты наверняка не стала бы ее использовать, верно? Он медленно теснил ее к стене.
— Конечно, не стала бы. Но я говорю о том, что не собиралась ей угрожать. Я только хотела сказать, что ей следует убраться отсюда…
— А все-таки кончила угрозами…
— Но я же не хотела! И твоя нелепая угроза тут ни при чем!
— Тем не менее ты свои угрозы выполнила, а чем я хуже? Ни себе, ни людям — это так называется, разве нет?
— Да! — заорала Александра, потому что ее спина уже уперлась в стену конюшни, и Василий неотвратимо приближался. — Да, именно так! Я тебя не хочу, но в настоящее время ты — моя собственность!
Василий не мог сдержать улыбки:
— В таком случае это палка о двух концах.
— Вовсе нет.
— Кто сказал, что нет?
Василий наклонился над ней всем телом, прижимая к стене, и поскольку он оставил ей весьма незначительное пространство, чтобы избежать поцелуя, то когда она попыталась пошевелиться, он добился своего. Александре казалось, прошла вечность, прежде чем она могла вздохнуть, и все ее ощущения сосредоточились на его крепком мускулистом теле, его растущем желании, его горячих губах и на ее собственном бесконтрольном и жадном отклике на его желание. Ей так хотелось подчиниться, притвориться…
Но на сей раз она не утратила способности владеть собой. Александра с мучительной ясностью понимала, что ничего хорошего не выйдет и вслед за кратким, хотя и восхитительным моментом удовлетворения наступит пустота.
Александра вовсе не хотела привыкать к Василию, раз их отношения не будут постоянными, и произнесла то единственное слово, которое могло бы остановить его, пока она окончательно не потеряла воли:
— Терзай!
Послышалось грозное рычание. Сначала Василий и не заметил овчарки, потому что собака лежала свернувшись возле лошадей, но теперь понял, почему Александра не боялась остаться с ним наедине, Он резко отпрянул от нее:
— Нечестная игра, любовь моя.
— Ты тоже нечестно играешь. Петровский. Василий ухмыльнулся, понимая, что ей нелегко устоять против его очарования. Ей трудно даже найти достойный ответ. Как жаль, что им обоим придется страдать от разочарования, когда немножко обаяния и ловкости, а также способности убеждать сломали бы ее сопротивление — по крайней мере он так считал.
Но, к сожалению, у него не оказалось возможности это проверить: кто-то позвал его по имени из другого конца конюшни, и граф узнал этот кичливый и насмешливый голос, принадлежавший его приятелю Лагару, которого он был бы рад увидеть в любое время, но только не сейчас. Разочарованно вздохнув, Василий откликнулся:
— Подожди, Симон, я сейчас. В ответ на это послышалось:
— Да, Лазарь сказал правду. Они великолепны!
— Мой друг, — шепнул Василий Александре. — По-видимому, пришел полюбоваться на твоих лошадей.
— Пусть даже не просит, все равно я их не продам.
