Я поймал себя на мысли, что слишком сильно ушел в себя. Посмотрел на Доктора. Тот пил пиво. Не знаю, что он думал, но имел право думать так же. Нельзя отбирать у детей детство, оправдываясь тем, что это нужно для того, чтобы у них была счастливая взрослая жизнь. Доктор, как и я, восемьдесят пятого года. Начало перестройки.
- Ты как? – спросил я Доктора, делая большой глоток.
- Нормально, - Доктор тоже глотнул пива, - речь восстанавливается.
- Отпускает?
- Куда там, - Доктор махнул рукой, - все только начинается.
Теплые волны наполнили пространство. Они раскачивали застоявшийся воздух кафе. Он плыл параллельно тому, что находилось внутри и снаружи нас.
Каждому себя и свою реальность. Эта страна слишком напоминает подростка, которому хочется попробовать все. Проблема в том, что такое часто заканчивается передозировкой.
- Пошли отсюда, - пробормотал Доктор, ставя на стол пустую кружку. Я тоже допил пиво. Мы вышли.
Снаружи лил дождь, дождь проникал под одежду, под кожу, струи дождя неслись по венам, заползая в сердце, внедряясь в мозг – мы сделались частью дождя. Очередная мозаика мира захватила нас.
Мы двигались сквозь город, одолеваемый своими собственными страхами, обуреваемый безумными желаниями, снедаемый могучей похотью. Сквозь провалы чьих-то лиц…
Мы вышли на Невский. Невский был похож на вскрытую вену, из которой била кровь. Из которой сочились миражи. Гостиницы со швейцарами у стеклянных дверей, прячущиеся под зонтами туристы, прячущиеся в своих собственных отрезанных от истинной реальности мирках. Я поделился своими мыслями с Доктором.
- Время – это ерунда, сказал он в ответ, - времени не существует, нас тоже не существует, есть просто какой-то произвольный поток, в котором перемешалось все и который несет нас к пропасти. Так что не бери в голову.
- Нас не существует, - согласился я, - но тогда к чему это все? – я показал рукой вокруг.
- Фигня, - Доктор высморкался, - просто кто-то поприкалывался.
- Бог?
- Да нет, может, кто-то в незапамятные времена тоже употреблял Ди-экс-эм – вот и создал эту реальность по передозу.
В словах Доктора была логика. Дурацкая шутка, воспринятая чересчур всерьез. Вроде нелепых потуг первокурсника показаться эрудированным в глазах преподавателя, хотя его эрудиции хватит разве что на стушевавшихся однокурсниц. Ну да ладно.
Речь восстанавливалась, но нахлынувшие мысли все равно опережали слова. Меня посетила идея о том, что эта штука – DXM, хотим мы того или нет, несет в себе еще и глубокую мифоборческую, антидогматическую функцию. Ведь в иудейско-христианской традиции первоначально Слово, а все остальное – лишь производные от него. Вместе с тем пережитый только что опыт показал, как легко разрушаются слова. Декстрометорфан позволил уничтожить мир, привязанный к Словам, посредством разрушения самих слов, их структуры. Он открыл нам те формы сознания, которые невозможно постичь в привычном мире победившей на Западе и частично на Востоке иудейской или христианской модели. Противокашлевый сироп (безотносительно своего названия, ибо оно – просто набор звуков) как бы намекнул нам, что первоначально было не Слово, а вечный Хаос, совершенно произвольно породивший слова, и не Бог как воплощение Слова, а DXM как воплощение первичного Хаоса. Получалось, что сироп и был земной ипостасью божества. Я поспешил поделиться этой идеей с Доктором.
- Отчего нет? – пожал плечами тот. – Наверняка все так и было.
Мимо прошелестел мокрый троллейбус.
- Пошли в «Борей», - предложил я.
- Пошли. А то дождь надоел.
Мы вышли на Литейный и, пройдя пару кварталов, спустились в знакомый подвальчик. В нем располагалась художественная галерея «Борей». От всех остальных подобных мест ее отличало отсутствие лишнего пафоса и низкий потолок в коридорчике между залами, об который легко можно было разбить голову. Что мы едва и не сделали. Но не сделали.
В галерее была выставка работ умственно отсталых детей из Петергофского интерната. Плюс выставка фотографий самих «художников».
Меня поразил мальчик, живущий в деревянной клетке – он страдал аутоагрессивным аутизмом. Хотя кто знает – страдал ли. Аутоагрессивный аутизм – это безразличие к миру с сопутствующей тягой к нанесению вреда самому себе. Взгляните в зеркало – а кто тогда мы? Сходство очевидное.
Рисунки на стенах напоминали те, что мне самому рисовало собственное сознание. Человечки, в беспорядке раскиданные по листу. Сжимающие палки, склонившиеся друг над другом, друг от друга убегающие. Я вспомнил Невский. То же самое.
- Круто! - сказал Доктор.
- Согласен, - я остановился и присел на корточки, чтобы завязать развязавшийся шнурок, - не зря пришли.
- Не зря…
- Фронт духовной пустоты, - ковырнул я из головы первое попавшееся словосочетание, поднимаясь на ноги.
- Ага… фронт… только пустота там, - Доктор махнул рукой в сторону выхода, - на улице.
- Я тебе про то и говорю.
- Я понял.
Мы прошли оставшиеся залы и двинули прочь. Дождь так и не прекратился. Теперь он лениво бомбардировал проспект, давая понять, что заканчиваться и не собирается.
Снова Невский, потом Площадь Восстания. Мы взяли пива. У Московского вокзала зацепились языками с двумя дембелями. Что-то говорили, я уж не помню что.
- Где служил? – спросил я одного из них.
- Да здесь, под Питером…
- А я в Карелии, - протянул второй, - вот земляка встретил…
Я поведал парням свои мысли, но они отреагировали вяло. Их волновали другие проблемы. Дома ждали родители, девушки. И неустроенность провинциальной жизни. Возможно, безработица. Прокаженное будущее, созданное героическим прошлым.
Потом мы расстались с дембелями и бесцельно брели по Невскому в сторону Александро-Невской лавры. Сквозь какую-то меркнущую и внезапно взрывающуюся яростными вспышками пустоту.
Доктор предложил взять еще сиропа. Я снова легко согласился. Приходить в сознание не входило в мои планы.
Два квартала – и вы в аптеке. Мы взяли еще по бутылочке (название не разглашается, дабы будущие поколения его не узнали и, ютясь в прокаженном мире, думали о том, что ответственность за свое будущее, за будущее своих детей, они несут уже сейчас, в настоящем). Выпили, стоя под аркой одного из домов. Неприятный сладковатый привкус во рту.
И новые вибрации реальности, проносящиеся по нейронам со скоростью света. Слава богу, речевой диссоциации больше не было. Только все вокруг казалось пульсирующим и живым.
- Забавная штука.
- Я же говорил, - Доктор достал сигарету.
- И набирающая популярность…
