Где-то в ветвях каркали вороны, их хриплые голоса заставили меня вспомнить черных птиц, которых я видел в армии. Те птицы тучами кружили над военным городком, их пометом была густо усеяна земля под местами гнездовок. Кто-то говорил, что это плохая примета: мол, место проклятое, кто-то, что вороны тянутся к чужой беде и трудностям; для меня же было очевидно, что привлекает их на самом деле дармовая пища, которую в огромных количествах выкидывали из армейской столовой на помойку. Но, конечно, дело было не в объяснении, которое каждый мог подобрать по себе, а в самих птицах – они врезались в память черным пятном. Опять эти птицы… Вороны заставили подумать об ином. О том, что все идет по кругу, например.
По аллее я вышел к реке, скованной льдом. Берега ее были завалены снегом, снег лежал и на ледяной поверхности реки. Я свернул на тропинку, протоптанную в снегу и ведущую вдоль берега. Хотелось немного пройтись, подумать.
Многие связывают жизнь с поступательным движением от точки «А» к точке «Б», когда ты постепенно что-то приобретаешь, наращиваешь свой потенциал, преодолеваешь препятствия, становясь мудрее и целостнее; на деле же поступательное движение оказывается набором хаотических рывков, когда ты мечешься, словно загнанный зверь в клетке, ломая ногти и сбивая дыхание. Нет никаких точек «А» и «Б», и уж, тем более, какой-то конечной благой цели, достижение которой позволяет считать движение удавшимся; есть лишь обыденная пустота существования, в которой человек почти всегда остается один на один с собой, со своими страхами, и движение тут определяется только той яростью, которую человек сможет противопоставить собственным страхам. Столкновение Ярости и Страха определяет основной мотив человеческой жизни: борьбу. Общество и государство – лишь масштабированные проекции личности, поэтому борьба человека с ними является, в первую очередь, борьбой с собой, со своими иллюзиями и страхами.
Метрах в ста от начала тропинки берег становился пологим, здесь можно было спуститься к реке. В этом же месте из земли торчала труба, из которой била струя воды. Река тут не была целиком закована в лед, там, где вода из трубы попадала в реку, находилась довольно большая полынья, в которой плавали лебеди, не улетевшие на зимовку. Я остановился посмотреть на них.
Достал сигарету, закурил. Лебеди плавали от одного края полыньи к другому. Падающая из трубы вода не пугала их, мелкие брызги смачивали их перья и образовывали круги при столкновении с водой. Изредка белые птицы нагибали свои головы к воде и что-то вылавливали в ней. На другом берегу реки дымила труба котельной.
Ну что – пришло время подвести некоторые итоги? Возможно. Я прикинул, что я сделал после армии. На философский не поступил. Провал номер один. Зато на работу устроился. Впрочем, работой я ее не считал. Втюхивать не пойми что не пойми кому в фирме с говорящим названием «Профит» – велика же работа. Там было проще задохнуться от нехватки воздуха, чем произвести на свет что-нибудь стоящее. Провал номер два. Что еще?.. Вопросы-вопросы… И почти полное отсутствие ответов. По крайней мере, до недавнего времени. Провал номер три. Еще? Декабрьская революция. Конечно, ее провал нельзя было полностью списать на одного меня, но, кажется, мое участие в ней тоже сыграло свою роль. Провал номер четыре. Я – неудачник? Нет.
Как ни странно, неудачником я себя не считал. Все в свое время, а мое, значит, еще не пришло. Надо было просто менять вектор своего движения. В очередной раз. Ага.
Я воткнул окурок в сугроб, он зашипел и погас. Сверху присыпал его снегом. Еще раз посмотрел на лебедей: те продолжали плавать по кругу в полынье. У них свой круг – подумал я, совсем как у людей. Вода из трубы с характерным звуком продолжала исторгаться в реку.
Я пошел дальше по тропинке, она уводила в сторону заснеженного пляжа, а затем по берегу вверх – назад в город. Минут через десять я вновь шагал между домами, по притихшим дворам, засыпанным снегом. Время близилось к полудню, прохожие навстречу попадались чаще.
Шли школьники, которым повезло, и их уроки уже закончились, пенсионеры, мамаши с колясками. Медленная, полусонная жизнь провинции продолжалась, она творилась как какое-то тихое, тайное волшебство, практически невидимое глазу, но неизменно присутствующее в реальности и дающее миру свои скромные результаты.
Кажется, именно здесь заканчивалось все то, отчего я все эти годы бежал, та реальность, в которой я растворился и которую бороздили безжалостные убийцы, не знающие покоя и ищущие новых жертв. Тень Зиккурата не падала на эти улицы, и это было новое ощущение – идти по ним.
Не уверен, что люди, попадавшиеся мне навстречу, чем-то отличались от людей, которых я встречал до этого, тем более, не уверен, что сам я сегодняшний хоть сколько-нибудь превосходил себя вчерашнего, но что-то все равно было по-другому. Хозяин Лабиринта, верховный жрец отпустил меня. Я был свободен и… одинок.
Это было одиночество смерти, одиночество исхода и телесной пустоты. Его испытывала душа, вырвавшаяся из остывшего тела и скитающаяся по свету в поисках тела нового. Это была смерть, но вовсе не конец. Душа жаждала перерождения.
Герой спел все свои песни, его горло опустело от звуков. Мятежная душа его исполняла свой последний танец – танец, соответствующий обряду погребения. Что еще он мог ждать? Конечно, любви…
По дороге назад я вновь прошествовал мимо судебного участка, мимо панельных пятиэтажек, съежившихся под свинцовым январским небом, мимо занесенных снегом детских площадок с торчащими из сугробов качелями и домиками, мимо всего этого забытого, но знакомого сердцу мира.
Простых решений не бывает, каждое решение выстрадано, вымучено, рождено в процессе жесткой борьбы. Каждое решение – это сгусток ярости, выплеснутой в окружающий мир в ответ на собственную слабость, на довлеющий над тобой страх.
Ты должен быть свободен, и ты будешь, если решишься идти до конца. Пройти свой лабиринт, получить ответы на все свои вопросы, раскусить эту реальность, разобрать ее по частям и, увидев каждую деталь, стать ее хозяином.
Мое решение сидело глубоко внутри меня и, созрев под гнетом обстоятельств, готово было выйти наружу. Мне было что противопоставить действительности.
Суд Минотавра
Итак, все испытания пройдены. Я обрел свободу сквозь одиночество в пустоте. Это свобода мертвого, тяжелейшая ноша из всех. Больше мне нечего терять, нечего искать. Осталось только задать последний вопрос: что дальше?
На вершине Зиккурата тихо и пусто. Внизу пожар, революция. Здесь – холодные звезды над головой, жестокие звезды, которые все видят и ничего не станут менять. Убийцам сюда не добраться, но им здесь нечего делать: кажется, здесь поселилась сама смерть и ей не нужны посредники.
У самого края стоит темная фигура, освещаемая всполохами горящего внизу города. Опять он, как будто без него тут ничего не обходится.
– Да, ты прав, – Человек-с-головой-Быка поворачивается ко мне, – именно так.
Нет смысла метать вопросительные взгляды, он все знает, давно знает. Кажется, он засел в моей голове и не хочет уходить оттуда.
