В обмен на небольшое одолжение.
Было бы очень желательно построить сквозную железную дорогу, соединяющую Восточную Пруссию, Данциг и Германию. Дорога, правда, пройдет по польской территории, и ясно и без слов, что она будет находиться под юрисдикцией Рейха, но какие счеты между друзьями? И вот как раз для подписания договора на эту тему министра иностранных дел Польши и просили прибыть в Берлин. Как окончилась поездка в Берлин министра иностранных дел Литвы Юозаса Урбшиса, в Варшаве было известно.
Поэтому Юзеф Бек в Берлин не поехал, а велел польскому послу в Германии передать Риббентропу меморандум, в котором во всех его предложениях ему отказывали, сразу и без обсуждения, и ссылались на подписанный между Польшей и Германией договор о ненападении, а уж заодно – и на речь Гитлера от 20 февраля 1938 года, в которой Польше была обещана неприкосновенность.
Риббентроп пришел в ярость, в нарушение всех и всяческих правил накричал на посла, но тот остался к этому вполне равнодушен и только сообщил, что «выполняет указания своего правительства».
А Юзеф Бек, как мы знаем, полетел не в Берлин, а в Лондон – и вернулся оттуда с формальным обещанием защиты независимости Польши. Это, кстати, был не такой простой документ, его следовало читать внимательно – Польше была обещана защита ее независимости, но не территориальной неприкосновенности.
Но в тонких юридических деталях в тот момент разбираться не стали.
Генерал Гальдер еще в конце марта 1939 года полагал, что следует «не медлить и ловить момент», но через пару недель это стало уже не так просто. Атака с ходу не удалась, теперь надо было переходить к осаде.
Тут следовало подумать.
Результаты размышлений Адольфа Гитлера были суммированы им в его речи от 28 апреля 1939 года и вылились в поток сарказма, опрокинутый на президента США Рузвельта. Дело тут было в том, что Рузвельт обратился к Гитлеру с предложением – в обмен на договор, формально обязывающий Германию воздерживаться от нападения на некоторые страны (дальше следовал целый список, включающий в себя даже Египет, Сирию и Иран), США обязывались работать вместе с Рейхом за разоружение и «доступ к рынкам и сырью, равный для всех».
В списке было поименовано 31 государство. Далее – цитата из книги У. Ширера «Взлет и падение Третьего рейха: «…[туда] были включены Польша, Прибалтийские государства, Россия, Дания, Нидерланды, Бельгия, Франция и Англия. Президент полагал, что гарантия ненападения может быть дана по крайней мере лет на десять или «на четверть века, если позволительно заглядывать так далеко вперед».
Для всех европейских политиков это звучало как бы несколько наивно, особенно в свете происходящего в Европе в конце 30-х, но Гитлера взорвало то, что о предложении он узнал, что называется, из газет. Оно было опубликовано одновременно с его отправкой по дипломатическим каналам.
Вообще говоря, это был грозный знак.
Мало того, что американцы начинали интересоваться европейскими делами, чего они старательно избегали уже без малого лет так двадцать, но еще и давали понять, что угрозой для европейского равновесия видят именно Германию.
Но вникать во все это в Берлине не стали.
Фюрер увидел в американском послании ему хороший шанс для пропагандистского успеха. Под восторженный рев зала он разнес предложение Рузвельта на мелкие кусочки и устроил из этого целый спектакль. Риббентропу было велено разослать циркулярную ноту по странам (конечно, не по всем) из числа упомянутых Рузвельтом и запросить их – чувствуют ли они себя под угрозой германского нападения или нет? Ответ ожидался отрицательным – другого бы в Берлине не приняли.
Дальше последовала двухчасовая речь фюрера.
VI
Уильям Ширер Гитлера ненавидел, но даже он признал, что речь его оказалась истинным шедевром. Ширер в это время жил в Берлине, так что мог ее послушать сам – сразу и в оригинале. В принципе, она была обращена к немецкой аудитории, но ее транслировали сотни радиостанций и по всему миру.
Речь Гитлер начал довольно парадоксально – он выразил свое уважение и восхищение Англии.
И тут же укорил ее, во-первых, за «недоверие к Германии», а во-вторых – за «политику окружения», которую она вдруг стала проводить в отношении Рейха. И тут же денонсировал англо-германский договор 1935 года об ограничении морских вооружений.
Дальше он сообщил о своих предложениях Польше по поводу Данцига – и спросил, можно ли было сделать еще большую уступку во имя сохранения мира в Европе. Нет, конечно же нет, но непомерно щедрое германское предложение было отвергнуто.
Далее Гитлер сказал, что слухи о готовящемся германском нападении на Польшу – «выдумка международной печати», ни о чем подобном Германия и не помышляет, и добавил, что заключением соглашения с Англией поляки нарушили свой договор с Германией о ненападении.
Следовательно, он больше не существует.
Потом, на лету отказавшись от двух международных договоров, он перешел к телеграмме Рузвельта. Гитлер по порядку зачитывал ее, пункт за пунктом, – и после паузы давал свой ответ.
И он припомнил Соединенным Штатам все, что только мог – от нежелания присоединиться к Лиге Наций (Гитлер сказал, что выходом из нее он просто последовал американскому примеру) до американской революции, свершенной как-никак вооруженным путем. Потом он точно так же, пункт за пунктом, перечислил страны, в отношении которых Рузвельт хотел от него гарантий ненападения, и сообщил, что ни одна из них не просила США о защите, ни одна из них не чувствует себя под германской угрозой – и даже более того, что в некоторых из них свобода попирается силой оружия, только не немецкого, а английского.
И он назвал Ирландию и Палестину [4].
Дальше последовала шпилька, направленная лично в адрес президента:
«…Мистер Рузвельт! Я прекрасно понимаю, что обширность вашего государства и несметность богатств вашей страны заставляют вас испытывать ответственность за историю всего мира, за историю каждого народа. Сэр, я вращаюсь в более скромных сферах…»
И дальше Адольф Гитлер дал себе волю. Он сказал, что пришел к власти примерно в то же время, что и президент Рузвельт, и застал свою страну униженной, разоренной и оскорбленной. И он поднял ее из руин, и вернул ей ее достоинство и уважение к себе. И все это было сделано мирными средствами, без пролития крови.
Гитлер скромно добавил, что его мир куда меньше того, в котором живет президент США, но это мир его народа, и на благо этого народа он счастлив трудиться:
«…полагаю, что именно так лучше всего смогу служить всему тому, в чем мы все заинтересованы: справедливости, процветанию, прогрессу, миру на земле».
Что и говорить, это была блестящая речь. Но Уильям Ширер думал, что риторика риторикой, но это предел того, что ею можно достигнуть.
А дальнейший путь, по-видимому, будут проходить уже другими способами.
