Согласно первой версии, предполагалось захватить Бельгию и примыкающую к границе с Бельгией часть Франции, вплоть до линии реки Сомма. На следующих стадиях по требованию Геринга был добавлен еще и захват Голландии. B штабе Люфтваффе считалось необходимым предупредить высадку там англичан – их самолеты могли использовать голландские аэродромы для бомбежек Рура.
В самом конце октября 1939 года план пересмотрели еще раз, и цели его были расширены.
Теперь уже намеревались нанести решительное поражение Франции, для чего создавалось три группы армий, обозначенных латинскими буквами «А», «B», и «C». Главный удар должна была нанести группа армий «В» – в нее включили 43 дивизии, больше, чем в двух других группах армий, вместе взятых.
Что чрезвычайно существенно – из этих 43 дивизий было 9 танковых и 4 моторизованных.
Дело тут в том, что вермахт, как ни странно, вне железных дорог передвигался пешим ходом, а артиллерию и снабжение перевозил гужевым транспортом. У Рейха не хватало производственных мощностей, все моторостроительные заводы трудились на производстве танковых и авиационных моторов, и ресурсы на изготовление грузовиков выделялись по «остаточному принципу».
Поэтому группа армий «В» была не только самым мощным, но и – в теории – самым быстрым соединением вермахта.
План, конечно, непрерывно улучшался и перерабатывался – учитывались не только замечания фюрера, но и квалифицированная «критика с мест». И вот тут на сцене возник Эрих фон Манштейн, начальник штаба группы армий «А».
Он полагал, что у плана «Гельб» есть два крупных недостатка. Во-первых, план слишком очевиден – тут блестящий профессионал Эрих фон Манштейн согласился с дилетантом Гитлером.
Куда большее значение имело «во-вторых»: план «Гельб», по мнению Манштейна, ставил танковые войска Рейха против соединения союзников, называвшегося British Expeditionary Force (BEF) – Британские экспедиционные силы. Было известно, что при германском вторжении в Бельгию они должны были первыми прийти ей на помощь, и было известно также, что английские экспедиционные силы не так уж многочисленны, но хорошо вооружены, хорошо обучены и полностью моторизованы. План ничего этого во внимание не принимал и, по-видимому, должен был быть поправлен.
Вот Эрих фон Манштейн и предложил собственный вариант поправки.
II
Его идея – если говорить в крайне упрощенном виде – сводилась к тому, что танки вермахта не стоит двигать навстречу танкам врага. Нет, их следует двигать несколько южнее, «мимо врага», подрезая его пути отхода на исходные позиции.
Зачем «биться за Бельгию», когда противника можно поймать в ней как в мешке?
Слабым местом «поправки Манштейна» было то, что операцию предполагалось проводить все-таки не на гладком штабном столе, а на совершенно реальной местности, и «несколько южнее» от первоначальной оси наступления лежали Арденны, район горный и лесистый. И знающие эти места еще со времен Первой мировой войны офицеры говорили, что там даже и кавалерии было трудно действовать, не то что механизированным частям.
На этот счет проконсультировались с Гудерианом.
У того между тем тоже имелись трудности с Генштабом – он настаивал на наступлении «с места и рывком», а его убеждали, что танки не должны отрываться от пехотных частей, а то враг ударит их в незащищенные фланги. И он прямо из себя выходил и доказывал, что противнику, получившему «удар кинжалом в подбрюшье», будет не до нанесения ударов во фланги этого самого кинжала.
Но его, конечно, не слушали.
Так вот, поглядев на планы Манштейна, Гудериан выразил им полную поддержку. Он находил, что Арденны не так уж непроходимы, что какие-то дороги там все-таки есть и что слабые стороны немецких танков T-1 и T-2, а именно их слабое вооружение и тонкая броня, в данном случае пригодятся и окажутся даже некоторым преимуществом.
Ведь им придется сражаться не с английскими танками, а с закрывающей проходы в Арденнах второсортной французской пехотой, и малый вес немецких «учебных» машин [2] – 5,4 тонны для Т-1 и 7,6 тонны для Т-2 – позволит везти их на прицепах тягачей, что сэкономит драгоценный моторесурс. Эти две модели составляли почти 60 % танкового парка – около 1500 машин из 2600, так что игра стоила свеч.
Он даже брался лично провести танки через Арденны.
Однако ни Гудериан, ни Манштейн полномочий на изменение плана кампании не имели. Если считать их «строевые» чины, то они оба находились на уровне командиров корпусов. А над ними стояли командиры армий, в каждой из которых было по 2–3 корпуса, а иногда и больше. А над командирами армий стояли командующие группами армий, которые, в свою очередь, подчинялись Генштабу сухопутных войск вермахта, то есть дуумвирату, состоявшему из генерала фон Браухича и генерала Гальдера.
В общем, тут требовалась артиллерия калибром покрупнее, чем Эрих фон Манштейн, и она нашлась в лице его начальника генерала Герда фон Рундштедта, командующего группой армий «А». Возможно, на него оказало воздействие то обстоятельство, что «поправка Манштейна» делала главной ударной силой Западного фронта именно его войска – танковые группы в этом случае передавались в его ведение.
Фон Рундштедт поговорил с Гальдером.
Тот поначалу был настроен очень скептически. Эрих фон Манштейн нашел блистательный вариант, но он был сопряжен с большим риском. А что, если союзные войска не кинутся в Бельгию спасать союзника, а всей своей массой ударят по немецким воинским частям, только выходящим из лесных арденнских теснин? И тогда план, сулящий полную победу, обернется полным поражением. Однако после дискуссий с фон Браухичем заколебался и осторожный Франц Гальдер. В итоге «поправка Манштейна» в феврале 1940 года была представлена на рассмотрение фюреру.
И он ее немедленно одобрил.
III
У Томаса Манна в его эссе о Гитлере есть такая мысль:
«Все это поистине неслыханно, ново и поражает своим размахом; и невозможно взирать на это явление без некоторого смешанного с омерзением восхищения. Контуры сказочных историй проступают здесь… тема Ганса-мечтателя, который получает в награду принцессу и целое королевство…»
Дальше он добавляет, что есть тут и мотив деградации – и право же, трудно с этим не согласиться.
Адольф Гитлер был ничем. Его вынесло наверх волной, поднявшейся в униженной и больной Германии. В ходе какой-нибудь более или менее нормальной жизни Сталин, наверное, имел бы хорошие шансы стать крупным бандитом. Наполеон, по всей вероятности, выбился бы в большие генералы при любом режиме. И даже Муссолини, скорее всего, в нормальные времена стал бы влиятельным журналистом.
А Гитлер – пыль, ничто…
Но волею судьбы, или попущением Божьим, или кознями дьявола – он оказывается в самом центре. Как говорит Манн в том же эссе, поминая Рихарда Вагнера:
«…постыдная патология, выродившееся вагнерианство».
