И все-таки – ошиблись. Что-то испортилось в безупречно отлаженном механизме перемещений – он заработал в обратную сторону. Абсолютное совершенство обернулось тотальной непригодностью. Кортленд взялся за ручку и дернул дверь на себя.
В коридоре стояло четверо рабочих в серых комбинезонах и таких же кепках. Один быстро стянул головной убор, посмотрел на бумажки в руке, вежливо кивнул Кортленду и бодро поздоровался:
– Добрый вечер, сэр!
Здоровенный такой, широкоплечий, мокрая от пота челка прилипла ко лбу.
– Мы тут… мгм… малешко заблудились. Извините, что так долго ехали.
И, заглянув в квартиру, поправил ремень толстой кожи, запихнул заказ-наряд в нагрудный карман и радостно потер широкие мозолистые ладони.
– Он внизу, в багажнике, – сообщил он Кортленду и вытаращившемуся на него собранию в гостиной. – Скажите, куда его поставить? И мы его тут же занесем. Чтобы попросторней было – вон там, у окна, кстати, пойдет.
И он развернулся и пошел вместе с остальными к грузовому лифту.
– Эти нынешние замещатели здоровенные, много места занимают, да…
Репереживание
Психоаналитик представился:
– Хэмфрис, к вашим услугам. Вы назначили со мной встречу.
Судя по выражению лица пациента, тот предстоящей встрече отнюдь не радовался. Поэтому Хэмфрис добавил:
– Хотите, анекдот про психоаналитиков расскажу? Или напомню, что мои услуги оплачивает Национальная трастовая ассоциация медицины и здоровья, а вам консультация не будет стоить ни цента. Еще могу рассказать, что некий психоаналитик в прошлом году совершил самоубийство на почве излишней тревожности, возникшей из-за неправильно заполненной налоговой декларации и прочего мухлежа.
Пациент с трудом изобразил улыбку.
– Я слышал об этом деле. Выходит, даже психологи могут ошибаться.
Потом встал и протянул руку:
– Меня зовут Пол Шарп. О встрече договаривалась моя секретарша. У меня тут проблемка возникла – так, ничего серьезного, но я хотел бы с ней разобраться.
А вот на лице у него совершенно ясно читалось, что проблемка на самом деле совсем не маленькая, и, если с ней не разобраться, кончится все очень и очень плохо.
– Так заходите, – радушно пригласил его внутрь Хэмфрис и приглашающе распахнул дверь в кабинет. – Давайте присядем.
Шарп обрадованно плюхнулся в удобное мягкое кресло и с облегчением вытянул ноги.
– А что ж кушетки нет? – полюбопытствовал он.
– О, кушеток уже с восьмидесятых годов нет, – отозвался Хэмфрис. – После войны аналитики взяли за правило встречаться с пациентом лицом к лицу – сейчас в нашей среде нет места неуверенности.
И он предложил Шарпу сигарету и закурил сам.
– Ваша секретарь не вдавалась в детали, просто сказала, что вам нужна консультация.
Шарп глубоко вздохнул:
– Я могу быть с вами откровенен?
– Я связан клятвой, – гордо ответил Хэмфрис. – Если полученная от вас информация просочится к безопасникам – хоть какой-то их структуре! – я выплачу штраф размером около десяти тысяч долларов серебром по курсу Западного блока. Заметьте – в звонкой монете выплачу, не бумажками какими!
– Отлично, я вам верю, – кивнул Шарп и приступил к рассказу. – Я экономист, работаю в Департаменте сельского хозяйства, в отделе реабилитации территорий. Вот я и наведываюсь то к одной воронке от водородной бомбы, то к другой и смотрю, нельзя ли чего отстроить или по-новой использовать.
Тут он примолк и поправился:
– Точнее, я аналитик. Я анализирую данные отчетов о состоянии воронок и выдаю рекомендации. Кстати, это я рекомендовал вернуться к культивации земли вокруг Сакраменто и восстановить Лос-Анджелесскую промышленную зону.
Хэмфрис не показал виду, но сказанное весьма впечатляло. Ничего себе! Перед ним сидел человек из правительства, человек, принимающий решения на самом высоком уровне! И надо же, Шарпа, оказывается, тоже мучает тревожность прямо как самого обычного гражданина. Даже чиновникам такого уровня приходится прибегать к помощи специалистов Психиатрического фронта.
– Хм, моей невестке очень повезло, когда под Сакраменто все расчистили, – покивал Хэмфрис. – До войны она там грецкие орехи выращивала. Так Правительство пепел вывезло, дом и ферму отстроило, даже деревья заново высадили. Так что теперь она прямо как до войны живет – единственно, ранение в ногу, конечно, никуда не делось.
– Да, тот проект оказался весьма удачным, – согласился Шарп. Он вдруг вспотел. На бледном гладком лбу выступила испарина, он курил, а руки дрожали, и сигарета тряслась вместе с ними. – Конечно, я принимаю интересы Северной Калифорнии близко к сердцу. Я же родился под Петалумой, там еще птицефермы были сплошные, яйца поставлялись в огромном количестве по всей Америке.
И тут он осекся. И с трудом выдавил:
– Хэмфрис, все плохо. Что мне делать?..
– Для начала, – отозвался психоаналитик, – расскажите о своей проблеме.
– У меня… – Тут Шарп глупо, беспомощно заулыбался. – В общем, у меня галлюцинации. Они и раньше у меня были, но в последнее время… Одним словом, я боролся, всегда боролся, но… – тут он неопределенно взмахнул рукой, – но в последнее время они преследуют меня постоянно. Яркие такие. Частые. Все как наяву.
Рядом со столом Хэмфриса аудио– и видеозаписыватели неприметно фиксировали происходящее.
– Расскажите мне, что вы видите, – попросил он. – И возможно, я смогу объяснить причину возникновения галлюцинаций.
Он устал. Сидел на диване в своей уютной гостиной и устало просматривал отчет за отчетом – морковь мутировала. Вывелся какой-то новый вид – внешне совершенно не отличимый от нормального, – из-за которого люди в Орегоне и Миссисипи попадали в больницу. С судорогами, температурой и частичной слепотой. И почему именно в Орегоне и Миссисипи? Шарп снова посмотрел на приложенные к отчету фотографии – морковка как морковка. А поди ж ты, какая смертоносная мутация… Отчет содержал исчерпывающую информацию о токсинах и рекомендации по составлению противоядия.
Он устало отбросил папку и принялся за следующую.
Второй отчет сообщал, что в Сент-Луисе и Чикаго объявилась детройтская крыса – приметная зверюга, чего уж там. Твари расселились в городках, выросших на месте разрушенных мегаполисов – и в сельской местности, и в городской полосе. Детройтскую крысу он видел собственными глазами – один раз, но хватило на всю жизнь. Три года назад он вернулся домой поздно ночью, отпер дверь и в темноте увидел, как что-то метнулось прочь, под кресло. Он вооружился молотком и двигал мебель до тех пор, пока не нашел – ее. Крысу. Здоровенную, серую. Она как раз плела паутину, – от стены до стены. Крыса бросилась, он прибил ее молотком. Крыса, плетущая паутину, – бррр…
