Ребята убежали в Носферон, а Влада осталась стоять на месте. От Геркиных слов она будто снова глотнула раскаленного яду. Этим ядом она травилась маленькими порциями, постепенно, слушая день за днем обрывки разговоров и намеки, касающиеся Гильса, видя его каждый день. К яду, как она считала, можно привыкнуть, и тогда внутри начнет вырабатываться противоядие. Смешно, что она помнила это из передачи об охотниках на змей, которую когда-то посмотрела вместе с дедом.
Вместо того чтобы пойти в столовую, Влада, как сомнамбула, побрела по ступенькам подземного перехода наверх. Снаружи шел осенний полуночный дождь, и огни разбрасывали на площади дрожащие разноцветные дорожки по мокрому асфальту.
Посреди площади Гильс возился со своим байком, а рядом с ним стояла девчонка в синей курточке, отороченной мехом. Они перебрасывались фразами, девчонка улыбалась, отбрасывая назад длинные темные волосы. Влада, надвинув капюшон куртки на нос, чтобы спрятать лицо, напряглась и вдруг решительно зашагала в их сторону.
Проходя мимо, она напряженно прислушивалась, чтобы уловить их разговор.
– Не-а, я учусь не в этом районе, а в Академическом, – донесся девичий голосок. – А живу в Черемушках, и на метро уже опоздала.
– От родаков влетит? – весело спросил Гильс.
– Обязательно, – рассмеялась девчонка. – Так что это будет на твоей совести.
– Тогда придется тебе перестать бояться моего зверя, – отозвался Гильс, похлопав свой байк по рулю. – Садись, поехали…
Влада прошла мимо них очень ровной походкой, а когда свернула на Сретенку, выдохнула и приложила ладони к щекам.
Итак, он нашел ей замену. Нет, не та юная спортсменка из парка, та была повыше ростом и плечи пошире. А эта ростом такая же, как Влада. Тоже стройная, темноволосая, не слишком спортивная. Не такая уж и красавица, обычное улыбчивое девичье личико, разве что с ямочками на щеках, которых нет у Влады.
Все теории о противоядии, все хрупкие конструкции душевного равновесия, которые Влада выстроила за два месяца, теперь трещали по швам и рушились, рассыпаясь под подошвами в прах. Но страшное чувство одиночества пришло не одно, с ним явился неизвестно откуда зверский голод. С утра Влада кое-как через силу позавтракала, а обедать вообще не стала. Теперь она даже обрадовалась – голод сейчас казался союзником, который придет и уничтожит одиночество, отчаяние и страшную ревность, которая сжигала дотла. Влада споткнулась о выбоину на дороге и вскрикнула от неожиданности, увидав, как среди вспоротого асфальта копошится тщедушная фигурка в сером кургузом пальто.
– Вы провалились? – Влада поспешно подхватила беднягу под локоть. – Давайте я помогу выбраться…
Это тоже было очень кстати сейчас – помогать кому-то, кто попал в беду, и отвлекаться, прогоняя отчаяние, чтобы взять себя в руки.
Тщедушная фигурка подняла голову, и Влада увидела маленькое личико, которое осклабилось в беззубой улыбке. Маму вурдалака Феди Горяева она видела всего один раз, но с тех пор предпочла бы видеть кого угодно, только не ее. Постоянно ползая по вурдалачьим путям под Москвой, Марина Горяева заработала себе неповторимый простуженный голос, который превращал каждое ее слово в настоящий ребус, а извилины ее мозга были еще запутаннее, чем подземные вурдалачьи норы под Арбатом. Да и одета вурдалачка была так, что от нее шарахались прохожие, хотя для самой Марины пальто тридцатилетней давности, погрызенное крысами, рваные чулки и ботинки с помойки назывались: «парадный выход».
– Вдадочка, здаствуй! – радостно выдохнула вурдалачка, и Владе пришлось отступить на несколько шагов назад. – А я дебя сдазу уздада! Да-а! А я с Досфедод иду, Федечке десу фдукды в общегидие…
В руках Марина держала по объемистому пакету, и Владе пришлось вытащить на поверхность земли сначала один, груженный апельсинами и яблоками, а затем и другой, набитый булочками и йогуртами.
– Збазибо, Вдадочка! – Марина, резво выпрыгивая из ямы, закивала головой. – Збазибо! Ды одень добдая, я здаю, Федечке бобогаешь с учебой! Бомодешь бде додти до Дофедода? А до дурдадакам забдещедо бодболзать дуда, дольго бешгоб…
– Помогу, – Влада кивнула, с тоской подумав, что Гильс и его новая девушка могли еще не уехать от зловоротни, и она напорется сейчас прямо на них. – А разве Федя ест свежие продукты? Он испорченные же любит. Из-звините, Марина…
– Да дичего-о! – расцвела беззубой улыбкой вурдалачка. – Дичего-о… Дыб даба, не дюбит од сбежие. Сдавид од их в бусодный бак да дедедю…
– Дедедю… неделю? – Влада рассеянно всматривалась в конец Сретенки, боясь увидеть там то, что может причинить ей новую, страшную боль. И подвернулась же так некстати эта вурдалачка, хоть бы она шла в другую сторону…
– Да-да, дедедю! – подхватила Марина. – Дальде я саба дойду! Сбасибо дебе огробное!!! За отношение к нам, за добдоту… Вод!
Влада остановилась, с облегчением протягивая оба пакета Марине. Та взяла их, и вдруг ее лицо вытянулось от изумленной радости.
– Вдадочка! – завопила вурдалачка, распахивая пакет с фруктами. – Збасибо! Ды убида фдукды, дедедю де дадо ждать!!! Пдавильдо сгазада двоя маба…
Влада точно помнила, что в пакете, который она несла, фрукты были свежие. Теперь же яблоки и апельсины почернели, став пугающе, чудовищно испорченными…
– То есть как – я убила фрукты? – Влада подняла глаза на Марину. – Ничего не понимаю! Они были свежие только что. И при чем тут моя мама?
– А-а… – Мать Феди махнула рукой. – Давдо эдо быдо. Когда бы дюди с Федей быди! Дюди… – Вурдалачка запуталась мыслями в далеком прошлом, доставая из пакета черное яблоко и впиваясь в небо остатками зубов. – Вдадочка, ды всегда божешь подедиться со бдой пдобдемами! У дебя есдь пдобдемы, я бижу!
Марина, не выдержав аппетитного вида почерневших яблок, полезла рукой в пакет и принялась, чавкая, поедать лакомство, выжидающе поглядывая на Владу.
Вурдалаки все-таки народец неожиданный. Нет, ничего внятного от них добиться невозможно в принципе. Излагать собственные мысли они не умеют, как и объяснить свои поступки. Но сейчас и так было понятно – Марина действительно хотела помочь. Как умела, конечно…
Влада представила, как она делится с вурдалачкой своими проблемами, а та, сцепив испачканные во всякой мерзости руки, кивает круглой башкой с видом психоаналитика. Зрелище было совершенно невыносимым.
– Ода сгазада: Вдада бугаед бедя… Бы подедяди сондышко… Вдада не дашда солдышко? – неожиданно вспомнила Марина Горяева, доев яблоко и облизывая пальцы.
– Солнышко, – вдруг вспомнив, прошептала Влада.
Была погремушка, солнышко. В том видении, что у нее было, ее мама вспоминала про эту погремушку. Смешная рожица на желтой пластмассовой кругляшке. Мама тогда сказала, что глаза у солнышка были радостные, а стали испуганные после того, как Влада с ним поиграла…
– А еще дода сказада… Я взбобдида!!! – обрадовалась Марина Горяева. – Вдада хуже вамбира! Вод! Да… точдо!
