– Юля-июля, – улыбнулась женщина. – Да у нас тут практически собрание братьев-месяцев. Хотя, преимущественно – сестер. И кворума, конечно, нет и не предвидится. – И заметив, наконец, что Юль ничего не понимает, снисходительно пояснила: – Мартин, Майя и ты, Юль-июль. Два весенних месяца и один летний. Неплохо, по-моему.
Ну и фигли тогда так холодно, – мрачно подумала Юль, но вслух, конечно, ничего не сказала. И даже попыталась улыбнуться, насколько позволили одеревеневшие на морозе лицевые мышцы.
– Совсем замерз ребенок, ты что, не видишь? – укоризненно сказал Мартин.
В руках у него был плед. Красный, в зеленую клетку. Очень яркий. И очень толстый. От одного взгляда на него стало теплее, а дедушка Мартин – уж он-то все-таки именно дедушка, бодрый и подтянутый, но явно гораздо старше своей подружки – развернул плед и одним ловким движением закутал в него Юль, как ребенка, в полотенце после бани.
– Ой, – смущенно пискнула она. И умолкла. Потому что вдруг стало тепло – вот прямо сразу, раз, и все! Как будто в натопленную комнату вошла. Как наброшенный на плечи плед мог согреть торчащие наружу ноги и нос, совершенно непонятно. Но здорово.
– Вот это ты молодец, – одобрительно кивнула Майя. – А конфеты?
– Здесь, – дедушка Мартин похлопал себя по груди, вернее, по тяжелому полушубку. Звук получился гулкий, как будто под овчиной скрывались рыцарские латы. – Ты жульничала, поэтому отдам только в обмен на кофе. Третью кружку я, кстати, принес.
– Сообразительный, – обрадовалась Майя. – Давай ее сюда, все уже готово… Ребенок, ты жив? Садись сюда, – и выразительно похлопала по скамейке яркозеленой шерстяной ладошкой.
Юль послушно села. Сейчас она была готова на все, лишь бы плед не отобрали. Не мерзнуть – вот в чем смысл жизни, радость и благодать. Не мерзнуть – это и есть счастье. Оно, оказывается, достижимо – при жизни и даже в январе. И пусть длится, сколько возможно, а еще лучше – вообще всегда.
…– Вкусно? – требовательно спросила Майя.
Она, конечно же, про кофе. Юль кивнула, молча, но страстно, с полной самоотдачей. Потому что кофе действительно сказочно вкусный, хоть и варили его на улице, на газовой горелке, в алюминиевой кастрюльке с мятым боком и, похоже, вовсе без пряностей. А может быть, как раз именно поэтому. На таком морозе даже безмозглый напиток вполне может решить, что всему конец, и расстараться напоследок. В смысле проявить себя наилучшим образом. Пропадать, так с музыкой.
– Вкусно? – спросил Мартин.
Это он про конфету. Юль закивала еще более страстно. Потому что конфета невероятная оказалась, не шоколадная, не карамель, не леденец и не мармелад, вообще ни на что не похожа. Прессованная ореховая пыль, почти несладкая, тает во рту – что-то немыслимое, короче.
– Я три коробки из Барселоны привез, – сказал Мартин. – Теперь жалею, что так мало. Когда еще снова туда попаду.
– Там зимой тепло, наверное, – вздохнула Юль.
– Я был перед самым Рождеством. Плюс пятнадцать.
Юль почувствовала, что сейчас заплачет от зависти и жалости к себе. И, чтобы отвлечься, спросила:
– А почему вы на улице кофе варите? Потому что так вкуснее?
– Действительно получилось вкуснее, чем дома, – закивала Майя. – Я тоже впервые в жизни этим занимаюсь, – объяснила она. – Мартин меня подбил.
В честь праздника.
– У кого-то из вас день рождения?
Странный способ праздновать день рождения, конечно. Но они уже довольно старые, думает Юль. В смысле давно живут. И им, наверное, все надоело, хочется чего-то новенького. Вот и пошли с кастрюлей на мороз.
– Не день рождения, – они заговорили наперебой.
– Другой праздник.
– Исландский.
– Так и называется – «Солнечный кофе».
– У них же там зимой темно, солнца пару месяцев вообще не видят.
– А когда оно наконец появляется на небе, все варят кофе на улице, чтобы солнечный свет с водой смешался, – Мартин наконец перехватил инициативу. – Я в прошлом году, как раз в конце января оказался в Рейкьявике. И угодил на этот праздник. А сегодня посмотрел в окно – солнце. А на календаре двадцать седьмое. Ну и подумал – чем мы хуже исландцев? У нас тоже зима длинная. И дни короткие. Правда, исландцы еще и блины на улице пекут, но мы трезво оценили свои возможности.
– Вот это да!
Юль не знала, что еще тут можно сказать. Разве что «больные на голову». Но такие комментарии лучше держать при себе.
– Вы много ездите? – спросила она. – И в Рейкьявике были, и в Барселоне…
– И еще черт знает где. Я и здесь ненадолго, проездом. Такая работа.
Надо же, какой сладкий хлеб у некоторых людей бывает, подумала Юль и снова чуть не разревелась от зависти. В ее голове толкались локтями и оглушительно верещали маленькие, злобные, подлые мыслишки: он такой старый, зачем ему, лучше бы мне, мне, мне!
Стыдно, ой как стыдно-то, старательно думала Юль, очень громко думала, почти кричала, в надежде заглушить всю эту из темных углов поналезшую пакость. Поэтому спросить, что это за работа такая – по разным городам ездить – так и не решилась.
– Я бы тоже так хотела, – наконец пробормотала она. И совсем тихо добавила: – Особенно по теплым странам.
– Ну и кто тебя держит? – рассмеялась Майя. – Семеро по лавкам и поросенок в сарае? Что-то не похоже. Ты кто по профессии?
– Ну так, всего понемножку, сайты делать могу, переводить, шить на заказ, бижутерию всякую мастерить, кукол, – Юль окончательно смутилась, но все-таки добавила, почти шепотом: – И рисовать. Я… ннну… как бы немножко художник.
– Художник? Вот это повезло! Так у тебя, считай, весь мир на ладони.
Майя так сияла, словно это она была художником, и мир лежал на ее ладони, а не на Юлиной. Впрочем, похоже, именно так оно и было. На такой ладони – узкой, длинной, ухоженной, украшенной сверкающими кольцами – что ж не полежать.
– Чтобы путешествовать, нужны деньги, – мрачно заметила Юль. – А я неизвестный художник. Нас таких больше, чем кисточек…
– Брось, – отмахнулась та. – Не прибедняйся – это во-первых. А во-вторых, чтобы путешествовать, не нужно ничего, кроме желания.
– Еще нужна решимость, – неожиданно вмешался Мартин. – И деятельная воля. И, конечно, точка отсчета.
– Точка отсчета? – переспросила Юль. – Это как?
– Это очень просто. Смотри, что получается: почти всякий человек, кого ни возьми, не слишком доволен своей жизнью. Одному не нравится работа, другому семья, третьему место жительства, четвертому, вот как тебе, климат. А некоторым – все вышеперечисленное и еще куча вещей. И люди говорят себе: ничего, однажды все изменится. Такое обещание дает им силы жить дальше. Но оно же мешает настоящим переменам. Понимаешь, о чем я? Человек думает: «однажды все изменится», – как будто это должно случиться само, без его участия. А так не бывает. Надо не думать, а делать. Сказать себе: мое «однажды» уже наступило, откладывать больше некуда, давай, действуй! Вот это и есть точка отсчета, о которой я говорю – тот день, когда наступило твое «однажды». Понимаешь?
