Вырваться из порочного круга было невозможно до тех пор, пока на корабль не прибывал новый призыв молодого пополнения. Странное дело: те, кого еще совсем недавно били смертным боем, сами превращались в безжалостных годков. Особую жестокость проявляли кавказцы. Их и было-то на корабле не больше десятка, но, в отличие от славян, держались они дружно и заодно, обид не прощали и всегда выходили сухими из воды. Андрей как-то слышал, что даже офицеры в кают-компании возмущались надменным и вызывающим поведением кавказской братии, мол, три «черных» на корабле – это уже преступная группировка. Особенно лютовал рослый матрос из боцманской команды Абу Бароев по прозвищу Чечен. Все посылки и денежные переводы, которые присылались из дома, молодые матросы обязаны были приносить ему. Деньги он забирал сразу, а из посылок выбирал самое вкусное, оставляя хозяину в лучшем случае объедки. Вестовые из командирского салона, офицерской и мичманской кают-компаний при виде его стонали и прятались. Чечен после отбоя регулярно собирал их у себя в кубрике и инструктировал, кому что следует завтра утащить с офицерского стола или из каюты. Каждому устанавливалась определенная норма: сколько еды, сигарет и денег он должен вечером принести Чечену. Ослушаться было недопустимо, так как дети гор в случае отказа всей толпой жестоко избивали непокорного. Чтобы не оставалось синяков, били в живот, солнечное сплетение, по печени и почкам. Нередко после таких разборок матроса, не пожелавшего считаться в своей среде «шестеркой» и доносчиком, а потому объяснявшего все с ним приключившееся случайным падением с трапа, госпитализировали. Командиров и начальников такой расклад устраивал. Да и что ты предпримешь, если в вооруженных силах существовала порочная и глупая система учета состояния воинской дисциплины. Суть ее проста. Уровень и состояние дисциплины определяли по количеству правонарушений и грубых проступков. Чем их больше, тем хуже оценивалась работа командира и его заместителей. Нормальные и в целом порядочные люди вынуждены были лгать и скрывать истинное положение дел на корабле, так как от этого зависело их продвижение по службе. Но об этом Андрей узнал позже, а пока вместе с другими «салагами» и «карасями» ему ежедневно приходилось сносить унижения и оскорбления годков.
Как-то после подъема флага Чечен подошел к Андрею.
– Слушай здэсь. У старпома в каюте старый кортык видэл? – повелительно прошипел кавказец и, не дожидаясь ответа, приказал: – Вазмеш и вэчэром мнэ прынэсеш.
Старший помощник командира «Образцового» Всеволод Михайлович Гущин был потомственным моряком. На флоте служили его отец, дед, прадед и все родственники по мужской линии до седьмого колена. Старинный российский морской кортик, на который позарился алчный Чечен, имел стальной обоюдоострый клинок в тридцать сантиметров квадратного сечения и рукоять из слоновой кости. Хранился он в деревянных ножнах, обтянутых черной кожей. В верхней части ножен блестели позолоченные обоймицы с кольцами для крепления к портупее, а внизу – такой же наконечник. Портупея из многослойного шелка была декорирована львиными головами, а вместо бляхи красовалась застежка в виде змеи, изогнувшейся вокруг львиных голов. Что там объяснять, кортик был гордостью не только владельца, но и всего экипажа. Этот символ и атрибут принадлежности к морскому братству передавался по наследству от отца к сыну и, по слухам, когда-то принадлежал славному предку старпома – лейтенанту Алексею Гущину, штурману со знаменитого эскадренного миноносца «Новик». Этот корабль был одним из немногих, который не только храбро дрался с японской эскадрой адмирала Того, но и уцелел после Цусимского сражения в далеком 1905 году.
Ушлый Чечен все рассчитал правильно. В то время Андрей уже месяца три был приборщиком каюты старпома (все матросы и старшины кораблей ВМФ в соответствии с Корабельным уставом закреплены за объектами приборок), а стало быть, имел ежедневный доступ к драгоценному кортику, висевшему над рабочим столом Всеволода Михайловича. Но взять тайком, или попросту украсть, Андрей не мог. От одной мысли, как он после этого посмотрит в глаза старпому, который наверняка будет считать его воришкой, коробило и выворачивало наизнанку. Поэтому сомнений не было: лучше кулаки грозного Чечена, чем стыд и позор.
Весь день прошел в многочисленных заботах и работе. О плохом думать не хотелось, но куда ты денешься от навязчивых и мрачных мыслей. Вечером вездесущий матросский телеграф передал: после отбоя Чечен ждет его в своем кубрике. Андрей молча выслушал требование и ничего не ответил. Когда гонец убрался восвояси, снял с подвесной койки небольшую металлическую цепь и положил в карман. Сдаваться он не собирался, но в отличие от таких же, как и сам, молодых матросов готовился постоять за себя.
– Шакал ванючий, ты меня нэ понял! – Рев кавказца, ворвавшегося в кубрик к Андрею минут через двадцать после команды «Отбой! Ночное освещение включить!» заставил в ужасе встрепенуться засыпающих матросов. За ним, переговариваясь на непонятном гортанном языке, ввалились человек пять его земляков. Хлесткий удар приняла на себя невинная подушка. Чечен, почувствовав подвох, в недоумении принялся вглядываться в полумрак. Андрей предполагал, что кавказец без помощи «свиты» не обойдется и события будут происходить именно по такому сценарию, поэтому спать не ложился. Все это время он сидел на рундуке в тени соседней койки и готовился дать опор. Медлить было нельзя. Резко вскочив, он врезал Чечену с левой в челюсть. Когда-то еще на гражданке, занимаясь боксом, этот прием он считал своей «коронкой».
Не ожидая отпора и до поры до времени не понимая, что происходит, кавказец громко ойкнул и полетел на своих дружков, сбивая их с ног. Секундного замешательства хватило, чтобы Андрей подскочил к образовавшейся свалке матерящихся тел и принялся осыпать ее ударами. Наконец кавказцы очухались. Заметив в руках Андрея цепь, «свита» с грохотом стала выскакивать из кубрика. Остался один Чечен. Гордость не давала ему права постыдно убраться восвояси, а все происходящее казалось кошмарным сном. Какой-то салага, «карась», по корабельным меркам – получеловек, осмелился ему перечить и пошел наперекор! Задыхаясь от злобы и тяжело дыша, Чечен медленно поднялся.
Андрей отшвырнул от себя цепь, загрохотавшую у комингса. Все должно быть по-честному: один на один и… что будет, то будет. Чечен считал по-другому. Запустив руку в карман, он вытащил складной нож. Зловеще клацнула кнопка и выскочило лезвие.
– Зарэжу, шакал, – хрипел Чечен и медленно приближался к своей жертве. Как оказалось, «жертва» сдаваться не собиралась. Отойдя к переборке и прижавшись к ней спиной, Андрей в полумраке ночного освещения нащупал выдвижной упор (элемент аварийно-спасательного имущества, применяемый для борьбы с водой на кораблях ВМФ. – АВТ.) и вынул его из удерживающих креплений.
Но кавказца понесло. С перекошенным от гнева лицом, не обращая внимания на выдвижной упор – по своей сути полутораметровую металлическую дубину в руках Андрея, он шел в шальном порыве перерезать горло этому нахальному «карасю», посмевшему противиться его воле.
Внезапно дверь в кубрик распахнулась, щелкнул тумблер выключателя и зажегся яркий свет. На пороге стоял дежурный по кораблю…
…После того случая всю дивизию неделю «штормило», а комдив в ярости объявил кораблю десятидневный организационный период. По уму, эта мера служебных репрессий должна была улучшить дисциплину и порядок. На деле все сводилось к запрету для офицеров и мичманов покидать корабль до 22.00. Те возмущались и спускали на подчиненных всех собак. Как это часто бывает, истинный виновник ЧП вышел сухим из воды. Чечена долго мурыжили дознаватели и следователи, и все считали, что если не тюрьма, то дисциплинарный батальон ему, как пить дать, светит. Но проныра кавказец опять увернулся. Притворившись нервнобольным и попав в госпиталь, он уже через пару месяцев был уволен по болезни и оказался на гражданке. Ходили упорные слухи, что, когда запахло жареным, из Чечни приезжали его дядя и старший брат, чтобы сунуть кому следует круглую сумму в баксах.
