– «А помнишь? Мама тебе говорила – я всю жизнь с тобой маялась, носилась, как с писаной торбой!» – попытался перехватить инициативу брат.
– «Да! Помню! Мать носилась со мною по необходимости! Но у меня на неё нет обиды, а лишь жалость к ней!» – помешала она очередной попытке брата снова возвратить сестру на место, несколько принизив её.
А ведь Алевтина Сергеевна вынуждена была много заниматься Настей в основном из-за её нездоровья, вызванного отношением к ней ещё в утробе матери, как к не желательному ребёнку.
Поэтому Настя, в отличие от брата, и росла весьма неспокойной, желчной и болезненной.
Кроме того, как самая младшая в семье, она всегда требовала к себе повышенного внимания. В этом они были в какой-то степени сродни с младшим дядей по материнской линии – Евгением Сергеевичем Комаровым.
В принципе, у Платона не было никаких претензий к своему младшему дяде. Но по мере его знакомства с писательским творчеством Е. С. Комарова, он всё больше негодовал от подхода того к истории.
В написанной им книге «Муромское Заочье» он, конечно, отличился как краевед, но совершеннейшим образом опозорился как историк.
Он хотел блеснуть знаниями, но просто ослепил, во всяком случае, Платона, своим ненаучным предвзятым подходом, да и просто невежеством.
Дядя Женя, со своим сохранившимся деревенским чванством, любил с неоправданной гордостью сказать, чуть ли не ударяя себя кулаком в грудь: «Я – Комаров!».
Это происходило, безусловно, и от незнания других людей и жизни, а также из-за того, что он был самым младшим в семье, поэтому был избалованным матерью, старшими сестрой и братьями, просто «баловнем» семьи. Жалуясь Насте на его бездарный с исторической точки зрения опус, Платон даже неожиданно для самого себя заключил:
– «Но ничего, я исправлю его писание. В своём романе я Комаровых безусловно не возвеличу, и конечно не обгажу, я их просто – раздену!».
И пока писатель, в преддверие дачного сезона, продолжал своё неблагодарное и трудоёмкое творчество.
Кроме того он теперь самым решительным образом взялся за протезирование зубов. И свой вклад в это неожиданным образом внесла его сестра Анастасия.
– «Платон, а почему ты до сих пор не протезируешься? Вон ты как запустил свои зубы!».
– «Да я не могу носить верхнюю челюсть из-за постоянного рвотного эффекта!».
– «А ты пробуй, тренируйся! Другие же тоже мучаются, но постепенно привыкают!».
– «Вот Ксюха мне тоже об этом говорит! А я ей объясняю, что все люди всё же разные. И у меня носить верхние протезы не получается. Сначала я надевал их на несколько секунд, а теперь они вообще даже не налезают!».
– «Так у меня тоже своя специфика! Мне сначала сделали протезы по месту жительства, и я их носила. Но оказывается, что мне сделали плохо, как-то криво, даже челюсть стала болеть! И я добилась направления в госпиталь челюстно-лицевой хирургии. И почему тебе бы не сделать протезирование там же, где делаю я? Причём бесплатно!».
Этот козырь окончательно подвиг Платона на согласие с сестрой. И он съездил с нею к её врачу Александру Николаевичу Диденко.
Тот осмотрел нового пациента, предложив ему варианты протезирования, из которых Платон принял частично оплачиваемый, до шести тысяч рублей, но более удачный вариант, сулящий выемку в нёбной части протеза, отсутствие которой как раз и вызывало рвотный эффект.
Платон без проблем получил направление из своей районной зубопротезной поликлиники и зарегистрировался в поликлинике госпиталя челюстно-лицевой хирургии для ветеранов и инвалидов Великой Отечественной войны, в которой в особых случаях лечились и обычные пациенты.
И процесс пошёл. Первый месяц начался с удаления в стоматологии по месту жительства ставших уже ненужными девяти зубов. Через две недели после заживления дёсен предстоял второй этап – уже в поликлинике госпиталя – по тщательному и потому длительному лечению семи из оставшихся зубов (удаление нервов и пломбирование каналов). Но Платон был настроен весьма решительно и не пропускал посещений врача, считая для себя это дело сейчас наиважнейшим.
И ему сейчас было не только не до Сталева, но и не до предстоящих весенних дел и празднеств.
А тем временем в самом конце апреля Даниил со своей семьёй по приглашению друзей слетал на несколько дней в Париж.
Хозяин дома был весьма солидным человеком – работником постоянного представительства Российской Федерации при ЮНЕСКО.
С теми же друзьями на их автомобиле Даниил с семьёй прокатились и до Нормандии, омыв руки в Ламанше, невольно проехав путём своих далёких предков.
Сын много фотографировал и прислал отцу некоторые из сделанных им фотографий, в частности «Пьющего слона» на известняковом побережье Верхней Нормандии Па-де-Ко близ Этреты.
Данила необыкновенно быстро стал осваивать разговорный французский язык.
Да и местные жители частенько принимали его за своего.
Аналогичное было и с ранее посетившей Париж Екатериной. Видимо сказывались гены.
Побывал Данила и в квартире своего деда Петра Петровича, которую он завещал самому старшему из самого младшего поколения его потомков-мужчин, носящих фамилию Кочет, то есть поначалу Вячеславу Платоновичу Гаврилову-Кочету, но которой тот в силу известных причин не мог пользоваться. От многолетней сдачи этой квартиры в наём на парижском счету некоторых мужских представителей семейства Кочетов накопилась весьма значительная сумма.
Если с 1954 года до 1965 года деньги капали на счёт Платона, то после рождения Вячеслава эти же деньги стали поступать на его счёт.
Однако с 1982 года Пётр Петрович вынужден был «переадресовать» долю Вячеслава, дабы не подводить будущего разведчика, другому родившемуся внуку Даниилу.
И с этого момента франки, а с 2002 года – евро, стали поступать на его счёт вплоть до рождения в 2009 году уже его сына – Михаила Данииловича Кочета – самого старшего из правнуков с фамилией Кочет, и теперь ставшего обладателем квартиры и нового счёта.
Поэтому кроме туристической поездки Даниле с семьёй пришлось впервые посетить и их законную парижскую квартиру, в итоге доставшуюся, согласно завещанию деда, на сегодняшний день самому младшему Кочету.
Так что поездка в Париж семьи Данилы оказалась для всех кстати.
Счастливые, полные впечатлений, нагруженные купленными подарками, но чуть уставшие, они напоследок так увлеклись созерцанием аэропорта имени Шарля де Голля и покупкой сопутствующих товаров, что чуть было не опоздали на самолёт.
Домой сын привёз отцу и подробное описание с несколькими фотографиями их парижской квартиры, размещавшейся в одном из двухэтажных домов в тупике «Сите дю Миди», находившемся севернее от дома 48 по бульвару Клиши.
