Оставшись вчетвером, быстро доехали до Солянки и припарковались у развилки.
В ресторане нашёлся столик и на четверых.
Платон сел по длинной стороне справа от начальницы.
Гудин сел напротив него, и тут, на всякий случай, задирая антипода:
– «Хорошо сели! А то прошлый раз посадили меня на сквозняке у двери, так у меня весь бок простыл – вот я и заболел!» – с укоризной обратился он к начальнице, кивая на Платона, который сделал вид, что не слушает дурачка.
– «Ну, что будем пить?» – не давая теме развиться, спросила Надежда.
Они с Алексеем выбрали по фужеру кваса местного производства, Платон по обыкновению – пол-литра морса, а Гудин в пику всем – традиционные поллитра пива.
– «Прошлый раз пили какое-то дерьмо, а сейчас я, как Человек, возьму пиво!» – всё не унимался Гудин, на этот раз пройдясь по всеми всегда любимой, во всяком случае, ранее, «Клюковке».
Платон опять сделал вид, что не слушает хама, демонстративно разглядывая публику по сторонам. И в этот самый момент, невзрачные девчонки за соседним столом заговорчески перешёптываясь, тайно сфотографировали его «на память» на свой мобильник.
Когда всем поднесли и все всё увидели, невольно настроенная и заведённая Гудиным, возопила Надежда:
– «Платон! А ты… какое дорогое взял!?».
– «Сто двадцать пять рублей за пол-литра!» – невозмутимо ответил тот, давая понять круглой…, что всё сделано не просто так, а с расчётом.
«А у нас с Лёшкой вон всего по тридцать пять рублей!» – не поняла тонкого намёка коллеги на её бестактность, разошедшаяся начальница.
Только Платон открыл, было, рот, чтобы окончательно осадить виновницу торжества, как на помощь ему очень тактично, и главное вовремя, пришёл Алексей:
– «А у Ивана Гавривовича?!».
И в наступившей убийственной тишине момент истины в исполнении самого младшего, и потому, наверно, в этот момент самого мудрого, своим тихим голосом ставящим все точки над i, прозвучал просто убийственно:
– «Сто семьдесят за пол-литра!?».
После этого жадные, завистливые и подлые просто заткнулись, захлебнувшись в первом тосте, поскорее первым провозглашённым хитрым Гудиным за Надежду.
Кроме старца, заказавшего «мягкое мясцо» под свои «новые пластмассовые зубы», коими он тут же не преминул похвалиться, остальные трое заказали по «телеге», только Платон естественно без первого. Ему вообще пока всё ещё не хотелось есть. Но морс помог.
Подождав, пока коллеги нахлебаются борща и дёрнутся к «телеге», а Гудин начнёт свои длительные упражнения с ножом и вилкой, Платон тоже подошёл к «развалу», взяв совсем немного из повышающих аппетит остреньких деликатесов, сразу положив в большую тарелку и немного расконсервированных заморских фруктов.
– «Ты чего так мало взял?!» – возмутилась пустой трате своих денег обжора.
– «Так я ж сегодня обедал!» – объяснил начальнице очевидное Платон, с укоризной слегка кивая головой на её дневную непредусмотрительность.
Вскоре пиво возымело своё действо и старого Ивана повело.
Благодарный за очередную вкусную дармовщинку, он стал изливать душу начальнице. Слегка заплетающимся за пластмассовые зубы языком, он, как истинный мещанин во дворянстве, как бывший врач, выдал очередной перл, пытаясь найти с её стороны взаимопонимание:
– «Надьк! А помнишь, как мы в «Пилзнере» «Бехтеревку» попивали?!».
И нашёл! Та тоже видно позабыла, или и не знала вовсе, что так им полюбившаяся всемирно известная настойка из трав называлась «Бехеровка».
В общем, вечер прошёл в спокойной, тёплой обстановке.
Но от своих пусто звеневших на выходе коллег Платон, давно навострив лыжи домой, просто ускользнул.
И все три выходных и праздничных дня скольжение его лыж было отличным. Платон дважды повторил лучшее время в сезоне, несмотря на не лучшую физическую форму. Он мог бы и побить эти рекорды, но что-то не бежалось. Какая-то непонятная лёгкая слабость охватила в эти дни его тело. К тому же он боялся упасть на местами скользкой лыжне. Ведь лыжи иногда неожиданно съезжали параллельно лыжне в обе стороны.
А 8 марта стало не только празднично, но и, как по заказу, солнечно!
Платон накануне по наводке сына купил жене букет голландских тюльпанов: по три цветка алого, жёлтого и белого с прожилками цвета.
Не ранним утром Ксения встретила невозмутимо бреющегося мужа прозорливым вопросом:
– «А ты, что? Не будешь меня сегодня поздравлять?».
– «А ты разве признаёшь этот праздник? Я-то подумал, что, как и 23 февраля, ты тоже теперь его не признаёшь, считаешь, что он теперь тоже лицемерный!?» – сделал Платон нарочно удивлённое лицо.
– «Да нет!.. Ну, я так и знала!».
– «Ну, тогда поздравляю тебя!».
Праздничное утро продолжилось звонком Насти. В этот день трубку первой сняла естественно Ксения. Пока Платон завтракал, то невольно слышал разговор женщин. Поздравив Ксению, Настя опять принялась доказывать ей, что этот праздник установили проститутки, а его дата специально выбрана евреями. Так что православным его отмечать нельзя ни в коем случае. Ксения пыталась ей объяснить, что несмотря даже может на это, праздник давно признан таким, какой есть, и она этот день всегда отмечает.
Уже в шутку она, непонятно что подразумевая, добавила:
– «Даже у всех советских и российских мужчин давно выработался условный рефлекс на этот праздник!».
Платон тоже внёс свою посильную лепту в женский день и в женский спор:
– «Передай Насте привет от Клары Цеткиной!».
Ксения передала, и обе женщины на обоих концах провода закончили разговор смехом.
Уже одеваясь, Платон вспомнил, что этажом ниже живёт семья попа.
Не хватает мне ещё их в лифте теперь встретить и нечаянно поздравить с праздником! – невольно подумал он.
Но, как известно, мысли часто материализуются.
И какого же было удивление Платона, когда, действительно, на следующем этаже в лифт вошли поп и попадья.
В результате замешательства – Платона опять подвела обратная связь – пересмешник, обращаясь к женщине, нечаянно выпалил:
– «С праздником!».
– «Та-а-ак!» – недружелюбно протянул почти сорокалетний батюшка Александр, в миру Алексей Демьянович Круглик.
Попадья же, Наталья Викторовна Самойлова, чуть смущённо заулыбалась от удовольствия, но на поздравление никак не прореагировала, будто не слыша, сразу, шельма, переведя разговор на другую тему.
И поповское семейство в две тренированные глотки атаковало опростоволосившегося:
