Джон сходил в зал, принес планшетный компьютер. Хорошо, что у него есть разъем, куда можно вставить карту памяти.
Я включил запись с его женой, которую мне прислали из Центра.
Скотников онемел и судорожно вцепился в планшет. Я отошел от него на несколько шагов, но ситуацию держал под контролем. Неизвестно, что ему в голову взбредет.
Под конец записи Евгений заплакал. Он беззвучно смотрел на экран, слезы катились по щекам, только губы подрагивали, одной рукой держал компьютер, а другой, пальцем, гладил лицо жены на экране.
Запись закончилась, экран погас – перешел в «спящий режим».
Скотт, не выпуская планшет из рук, подошел к холодильнику, достал початую бутылку водки, плеснул себе в стакан примерно наполовину и одним глотком выпил. Оттер лицо от пота и слез, посмотрел на меня трезвым взглядом:
– Кто вы?
– Вы же знаете, как меня зовут.
– Вы из России?
– Нет. Из Нью-Йорка. Меня интересует только моя работа. Вот и пришлось поднять все связи, чтобы понять, что здесь. Меня очень интересует этот участок или то, что рядом. Я – бизнесмен и не хочу рисковать. Но тут все окутано такой завесой тайны, словно под землей Форт Нокс, а не нефть.
– И все?
– Да. Я хочу заняться добычей нефти. Скоро она должна пойти вверх.
– Блажен, кто верует, – в упор посмотрел на меня Джон и решительно выдохнул: – Спрашивайте!
Нет, дядя, так дело не пойдет. Мне нужно тебя немного расслабить.
– Скажите, а почему вы поменяли имя на Джон? Насколько я понимаю русских, вас по-русски зовут Евгений?
– Хм! – рассмеялся он. – Дело в том, что в детстве во дворе Женей звали Джонами. Не знали тогда толком аналогов английских имен. Я только здесь и узнал, что есть имя Юджин. Ну а то, что Джон – эквивалент Ивану, мне известно, поэтому и выбрал. Русские для иностранцев все Иваны, вот и взял его аналог. Русский же я. Как бы ни рядился, а все равно за версту понятно, откуда я. А от акцента не избавлюсь до гробовой доски.
– Вам здесь тяжело?
– Да. Мне здесь очень тяжело. Но, думаю, что в России мне будет тяжелее. Из-за моего уродства.
– Поэтому и мечтаете побыстрее умереть, отравляя себя громадными дозами никотина и алкоголя?
– Наверное, вы правы. Я глушу себя кофеином, никотином, алкоголем. Скорее бы. Сам себе задаю вопрос, отчего я не погиб тогда на пожаре… Потом понимаю, для того чтобы заработать денег, детей поднять. Пути Господни неисповедимы. И Божий промысел нам неведом.
– Вы верующий?
– Да. – Он потрогал православный крест на груди через рубашку.
– Вы мне расскажете правду про участок?
Правило пяти «да». Если человек скажет вам пять раз «да», то и на последующие вопросы будет отвечать честно. На два, по крайней мере.
Он снова посмотрел на меня.
– Я отвечу на ваши вопросы честно. Но я понимаю, кто вы. Вы не интересуетесь землей и нефтью. Вам интересны те люди, что живут на поле.
– Давайте сначала про участок.
– Ну, если вас это интересует…
– Очень интересует.
Если бы ты только знал, как интересует!
– Участок разведан был еще в семидесятых годах. Считалось, что здесь сланцевая нефть, а как начали бурить, оказалось, что нормальная нефть, с неглубоким залеганием. И запасов ее – на тридцать лет хватит.
– Отчего добыча приостановлена?
– Решили, что это будет стратегический запас страны. Она несколько тысячелетий пролежала, еще потерпит. Да и геофизики запаниковали. Сейсмологи приезжали большой делегацией. Здесь, – потопал он по полу, – пролегает Техасский разлом. И неизвестно, как он себя поведет после высвобождения от нефти и заполнения водой. Некоторые говорят, что часть глубоко залегаемой кальдеры от Йеллоустонского вулкана где-то взаимодействует с Техасским разломом. Но точно не знаю. Вот и решили срочно законсервировать. Но персонал оставили. Благо государство компенсирует затраты на поддержание участка в рабочем состоянии. Нефть хороша. Минимум примесей. Серы, парафина мало, на удивление. Зато много попутного газа. Периодически срабатывают предохранительные клапаны по его сбросу. Малейший огонь, и все взлетит на воздух. Радона много, и он высокой концентрации. Значит, урановые руды выходят в нефть. Поэтому местные не особо рвутся на поле. Мне-то уже все равно. Мужчиной в полном понимании уже не стану, а вот остальные очень переживают за свое «хозяйство». Все – опытные нефтяники, им долго объяснять не надо. Я тут пошутил, может, и на самом деле, в Чернобыле выводили радионуклиды водкой, а на советских подводных лодках – сухим красным вином. Так местные чуть ли не всю водку скупили в Остине. И вино все смели. Я еще пошутил, что нужно брать только русские, мол, там особые добавки против радиации. Так поставщики с ног сбились, выискивая российские вина. Вот я и поддержал экономику Родины. Бедолаги так перепугались, что привозили к ним каких-то физиков, которые им растолковывали, что употребление алкоголя ни к чему хорошему не приведет. Но на всякий случай в каждом доме стоит бутылка водки и вина. Некоторым даже понравился вкус напитков из России.
– Скажите, а почему в семидесятых годах при разведке не было установлено, что здесь такое близкое залегание нефти и в таком количестве?
– Методы тогда были иными. Да и в Советском Союзе тоже. В то время считалось, что бурить разведочные скважины нужно на вершинах холмов. Это нефть сдвигает породы, выдавливая их наверх. Может, сами геологи это придумали. Бурить внизу – значит, бурить в болоте. Там и технику можно угробить, и комаров, мошкары много. Вот и тащили технику повыше. Посуше, да и от насекомых подальше. В США, насколько мне известно, тоже так полагали. Ну а потом стали использовать технику разведывательных взрывов. Как на эхолоте. Посылается сигнал, потом идет отраженный, его анализируют и получают картинку залегания пород под землей. Несколько направленных поверхностных взрывов с большим количеством датчиков и показало, что нефть не рассеяна по пескам, а лежит многоуровневыми линзами. Как пирожок на бабушкином блюдце.
– Рядом имеются участки с аналогичными параметрами?
– Хотите прикупить участок, пробурить наклонную скважину на этот? Хитро.
– Я этого не говорил, это ваши фантазии. Но ход ваших мыслей мне определенно нравится.
– Это написано у вас на лице. Нет, рядом таких участков нет. Есть в тридцати милях на юг, но там сланцевая нефть, по нынешним меркам, дорогая.
– Скажите, а люди, которые тренируются на поле, они не представляют угрозы для подрыва участка?
– Они тренируются в отдалении на учебных скважинах. Их близко никто не подпускает к законсервированным. Понимают, что малейшая ошибка приведет к непоправимому ущербу. Поэтому люди Гейтса контролируют поле. В основном днем. Ночью хватает сигнализации. Но ее часто выключают. Животные бегают, ложные срабатывания.
