– Кто-то из родственников ваших сотрудников мог появиться в
хосписе без разрешения?
– Абсолютно исключено. Ни при каких обстоятельствах.
– В этой смене имеется один заслуживающий внимания момент, –
сказал Дронго, – все четверо оставшихся были из Николаевска. Насколько я понял,
большинство врачей и санитарок из Санкт-Петербурга?
– Врачи – да, а санитарки – нет. Но вы правы, все же четверо
были из Николаевска. Что это нам дает? Вы думаете, что провинциалы больше
склонны к убийству, чем столичные жители? Или наоборот?
– Нет. Я думаю о другом. А если кто-то из них отлучился в
тот вечер – ведь до Николаевска отсюда совсем близко. Сегодня Зинаида Вутко
ушла к больному сыну, спросив вашего разрешения и поменявшись с другой
санитаркой. А если подобное было без вашего разрешения?
– Тоже исключено. Они знают, чем рискуют. У нас особо
тяжелые пациенты, с каждым из которых в любую секунду может произойти все, что
угодно. С тем же Радомиром. Уйти отсюда без разрешения просто невозможно.
Рискуете не только тем, что вас уволят, но еще можете и попасть под суд. Целый
букет статей. «Халатность», «Ненадлежащее исполнение своего долга», «Неоказание
помощи больному»… В общем, следователи найдут, если постараются. Нет, этот
вариант тоже отпадает.
– Тогда остается последняя возможность. Завтра с утра нам
нужно ознакомиться с личными делами каждого из пациентов и побеседовать с
каждым из ваших сотрудников. Только таким кропотливым образом мы можем найти
того, кто, возможно, был заинтересован в этом преступлении.
– Только учтите, что завтра Мокрушкина и Клавдии Антоновны
не будет. Они дежурят сегодня ночью и завтра утром уедут к себе отдыхать.
– В таком случае мы поговорим с ними сегодня. Надеюсь, что
Дмитрий не обидится.
– Он будет ждать вас столько, сколько вам нужно, – заверил
Степанцев.
– В таком случае пригласите Клавдию Антоновну, – попросил
Дронго, – только сами здесь не оставайтесь. В вашем присутствии она будет
несколько скованна.
– Вы ее не знаете, – улыбнулся Федор Николаевич, – она
человек смелый и мужественный. И никакой скованности не будет, даже если вместо
меня здесь окажется министр здравоохранения нашей страны. Нельзя работать в
хосписе столько лет и не быть мужественным человеком. А она тут такое видела!..
Можно роман написать, и он сразу станет бестселлером.
Он вышел из кабинета так же быстро, как и вошел. Через
минуту в дверь постучали.
– Войдите! – крикнул Дронго.
Дверь открылась, и вошла Клавдия Антоновна. Она застегнула
халат и строго посмотрела на гостей, словно понимая, что ее пригласили для
серьезной беседы.
– Садитесь, – пригласил Дронго, показывая на стул.
Она села, поправив халат. Было заметно, что женщина страдает
варикозом – на ногах были заметные синие прожилки. Сказывалась многолетняя
работа.
– Клавдия Антоновна, мы хотели с вами переговорить, – начал
Дронго.
– Говорите, – кивнула она.
– Несколько дней назад у вас умерла ваша пациентка,
Генриетта Андреевна Боровкова. В ту ночь, когда вы дежурили.
– Как раз в прошлую смену, – вздохнула она. – Только
Боровкова не умерла.
– Как это «не умерла»? – не понял Дронго.
– Ее убили, – спокойно, очень спокойно, сообщила Клавдия
Антоновна.
И в кабинете воцарилось гнетущее молчание.
Глава 8
После того как она произнесла эти два слова, наступило
молчание. Дронго нахмурился: похоже, в этом заведении есть свои тайны.
– Почему вы решили, что ее убили?
– Я видела ее лицо, – пояснила Клавдия Антоновна, – и знаю,
как умирают от наших болезней. Она умерла не от этого.
– Почему ж тогда вы сразу не сообщили об этом дежурному
врачу?
– Там Алексей Георгиевич был. Я в другой палате была у
тяжелой больной, капельницу ей меняла. А у нас в это время Зинаида обход
делала. Вот она-то первой покойницу и обнаружила. И сразу позвала Алексея
Георгиевича.
– Где были в этот момент вы?
– На втором этаже. Идрисовой было очень плохо, я ей
капельницу ставила. А потом они накрыли Боровкову, чтобы отправить в наш
«холодильник». Но перед этим я ее увидела. И сразу все поняла. Я хотела сказать
об этом самому Федору Николаевичу, чтобы не подводить Мокрушкина и Зину. Они
люди молодые, неопытные, покойников еще боятся, не научились присматриваться.
Им ведь главное, чтобы пульс был и сердце работало. А в лицо покойнице они и
смотреть не стали. Но я не успела сказать. Степанцев сам все посмотрел и решил
отправить ее в морг. Тогда я поняла, что он знает, и решила молчать. Зачем
поперек батьки в пекло лезть, если он сам все знает. И не мое это дело –
расследованиями заниматься.
– А почему сейчас сказали?
– Я же сразу поняла, что вы не врачи. Когда вы в реанимацию
к Идрисовой входили и на пороге замерли. Врачи так себя не ведут. Они бы сразу
подошли к покойной и посмотрели на нее. Тем более если вы из башкирского
хосписа, или он у вас там только строится, я не знаю. Но вы этого не сделали. И
еще – вы так поздно задержались. Командированные в нашем учреждении до девяти
вечера не задерживаются. Вот я все и поняла.
– Вы не совсем правильно поняли. Я действительно не врач, а
психолог. А это мой напарник, он строитель.
– Значит, будет строить, – спокойно кивнула Клавдия
Антоновна, – это его дело.
Похоже, она была уверена в том, что правильно разоблачила
обоих приехавших.
– Почему же вы молчали столько дней? – поинтересовался
Дронго. – Почему все-таки ничего не сказали?
– А зачем? Покойница была женщина с характером, и без меня
хватало кому за нее переживать. А Федор Николаевич все сделал правильно.
Отправил ее в городской морг и попросил, чтобы там провели вскрытие. Только не
всем это понравилось. Сразу начали звонить, ругаться, угрожать. Об этом даже в газете
пропечатали. Ну, это наши организовали, мы знаем. И я решила, что не нужно мне
встревать в это дело. Спросят – скажу. Не спросят – моя хата с краю. Я не
следователь и не врач, я – санитарка. Принеси, унеси, выброси, помой, помоги,
отведи. Вот моя задача. А от чего она умерла и почему ее в морг отправили,
пусть кому положено думают.
– Удобная позиция, – неприятным голосом заметил Дронго.
– Удобная, – согласилась она, – я поэтому и не встревала.
– Значит, вы были на первом этаже и не слышали, что происходит
на втором?
– Я все слышала. Сразу наши собаки завыли. Они ведь беду
чуют. И все поняли, что она умерла. Только мы думали, что она во сне умерла от
болячек своих. А ее, покойницу, задушили. Видимо, подушкой накрыли и держали.
