– Следовательно, она спала и не могла выйти из своей палаты?
– Да. Она даже не ужинала.
– Мишенин принимает снотворное?
– Да, я ему сама относила таблетку.
– Посмотрите, как сужается круг подозреваемых. Остаются
шесть человек. Один мужчина – Арсений Угрюмов, который как раз ходил по
коридору, и пятеро женщин: балерина Шаблинская, супруга бывшего министра
Ярушкина, ваш знаменитый директор Тамара Забелло, бабушка Желтович и Антонина
Кравчук. Все правильно?
– Антонину уберите из этого списка. Она не выходит из
палаты, стесняется.
– Но теоретически она ведь могла выйти из палаты?
– Да, могла.
– Шесть человек вместо тринадцати, – подвел итог Дронго. –
Тоже много, но уже гораздо лучше.
– Если вы ищете того, кто это мог сделать, то я вам могу
сказать, – неожиданно предложила Клавдия Антоновна.
– Мы вас слушаем.
– Тамара Рудольфовна, – спокойно сообщила санитарка. – Она
еще в хорошей физической форме. У нее сильные руки бывшей ткачихи – она ведь
начинала у себя на фабрике обычной ткачихой, потом пошла по комсомольской и
партийной линии, дослужившись до директора. И, конечно, это было нашей ошибкой
– поместить их с Боровковой вместе. Они ведь знали друг друга еще по совместной
работе в Ленинграде. И еще тогда не очень любили друг дружку. А тут остались
вместе, в одной палате…
– Это была идея Светланы Тимофеевны, как вы сказали, –
вспомнил Дронго. – А почему Федор Николаевич не возражал? Разве он не понимал,
какую искру может высечь столкновение этих двух женщин?
– Понимал, конечно. А может, он решил не спорить со своим
заместителем? – усмехнулась Клавдия Антоновна.
– Чтобы ее подставить, – понял Дронго. – Она ведь не
разбиралась в ваших тонкостях. Если между женщинами что-то произойдет, то тогда
все можно будет легко свалить на своего заместителя, которая и приняла такое
странное решение, объединив их в одной палате.
– Я вам ничего такого не говорила, – строго возразила
санитарка.
– Разумеется, не говорили, я сам догадался. И теперь
понятно, почему он не стал возражать против такого решения. Ему тоже нужен был
скандал, только направленный против Клинкевич. Если одна старуха убила другую в
результате их полной несовместимости, то виновата в этом будет врач, которая
поселила двух таких неуравновешенных пациентов в одну палату.
– Так она и виновата, – упрямо кивнула Клавдия Антоновна, –
она все это и организовала. Поэтому я думаю, что Тамара Рудольфовна поднялась
на второй этаж и свою соперницу, значит, придушила. У нас говорят, что погибшая
два года возражала против присвоения звания Героя Социалистического Труда нашей
Тамаре Рудольфовне. Представляете, как они ненавидели друг друга?
– Теперь представляю, – согласился Дронго. – Значит, вы
думаете, что это могла быть она?
– Она ведь одна оставалась в палате, – напомнила санитарка,
– никого рядом не было.
– Желтович тоже была одна. От нее увезли Идрисову, – вставил
Вейдеманис.
– Казимира Станиславовна даже мухи не обидит, – возразила
санитарка. – Хотя вы правильно сказали: она тоже была одна. Остальные были все
вместе. Кроме Угрюмова.
– А он как относился к погибшей?
– Терпеть ее не мог. Просто ненавидел. Она однажды такое
устроила в столовой! Ей еда не понравилась, а Угрюмов, наоборот, попросил
добавки. Вот она и начала кричать на него, что он быдло, сам себя угробил,
умирает от своего алкоголизма. Не дала ему спокойно поесть. Он встал и ушел. А
она еще долго не могла успокоиться. Кричала, что они все болеют, а он сам себя
убил, разрушив свою печень алкоголем. И все это слышали.
– Вы ее тоже не очень любили?
– А почему я должна была ее любить? Я санитарка, у меня своя
работа. Уколы я ей делала, как и остальным, еду приносила, убирала. А любить ее
я была не обязана. И вообще я никого не обязана любить, кроме своих близких.
– У вас были посещения в тот день?
– Кажется, были. Но я точно не помню. Лучше посмотреть
записи в журнале нашего завхоза. Там все строго отмечается, кто когда пришел и
ушел. У нас праздных посетителей не бывает. Все должны бахилы надеть и белые
халаты. И пускают к нам только с разрешения главного. Это уже как закон.
– Понятно. Могу я попросить вас, чтобы о нашей беседе никто
не знал?
– Никто и не узнает, – ответила она, – раз так нужно. До
свидания!
Клавдия Антоновна вышла из кабинета. Дронго поднялся следом,
прошелся по кабинету, посмотрел на Эдгара.
– Нужно было сюда приехать, чтобы узнать столько нового.
Судя по всему, битва за кресло главного врача идет нешуточная, и здесь не
брезгуют любыми методами. Клинкевич, конечно, не ангел, но и ее шефу тоже
далеко до ангельских крыльев.
– Каков поп, таков и приход – так, кажется, говорят, –
невозмутимо заметил Вейдеманис.
– Нужно поговорить с Мокрушкиным, – предложил Дронго. –
Интересно, где сейчас хозяин кабинета?
– Пойдем поищем обоих, – предложил Вейдеманис, – только
нужно быть внимательнее и осторожнее. Ты видишь, как быстро и умело нас
вычислила эта санитарка.
– Мы сразу сообщили, что не врачи. Иначе нас бы попросили
дать какую-нибудь консультацию или посмотреть больного. А так – проще и
удобнее.
Они вышли в коридор. Здесь царила тишина. Почти не было
слышно никаких звуков. Пройдя по коридору, они дошли до комнаты дежурных врачей
и постучались. Никто им не ответил. Дронго приоткрыл дверь. В комнате никого не
было. Они вернулись к кабинету главного врача и решили спуститься вниз, на первый
этаж. Неожиданно громко завыли собаки. Дронго и Вейдеманис замерли,
переглядываясь друг с другом.
– Неужели еще кто-то умер? – прошептал Эдгар.
– Нет, – ответил Дронго, прислушиваясь, – они воют не так,
как раньше.
На первом этаже они увидели незнакомую женщину лет сорока в
белом халате. Женщина приветливо поздоровалась.
– Добрый вечер, – кивнул Дронго, – вы, очевидно, Регина?
– Да, – кивнула санитарка, – я сегодня дежурю вместо
Зинаиды.
– Мы это знаем. А где ваши врачи? Куда они подевались?
– Пошли в «холодильник», – пояснила санитарка, – отвезли
туда тело умершей Идрисовой.
– Поэтому собаки снова завыли, – понял Дронго.
– Они там рядом. Чувствуют, когда в «холодильник» кого-то
везут, – пояснила Регина. – Сейчас врачи вернутся, вы можете не беспокоиться. А
если нужно, я позову Клавдию Антоновну.
